"Алехо Карпентьер. Превратности метода" - читать интересную книгу автора

Mesdames" (К гостям, дамы... (фр.)) - где весь их наряд состоял либо из
одного испанского, расшитого позументом болеро, таитянской гирлянды или
подобия кильта - шотландской мужской юбки с лисьим хвостиком спереди...
Сильвестр вводит ко мне куафёра. Во время бритья тот сообщает мне о
недавних преступлениях бандитов-апашей, которые имеют теперь в своем
распоряжении
27 автомобили и целый арсенал различного оружия. Пока на моих щеках
пузырится пена, он успевает показать мне последнюю фотографию своего сына,
которому придают весьма воинственный вид - о чем я ему и говорю - перья
казуара, украшающие кивер. При этом я хвалю твердый и разумный порядок в
стране, где юноша скромного достатка благодаря своей добропорядочности и
трудолюбию может встать в один ряд с офицерами, которые еще до того, как
пушка выстрелит, знают, повозившись с расчетами и логарифмами, каковы будут
траектория и точность попадания снаряда. (Мои артиллеристы, как правило,
вычисляют угол наводки эмпирическим способом, который нередко бывает - это
следует признать - поразительно эффективным: "три локтя вверх, два направо с
поправкой в полтора пальца... по тому дому с красной крышей... Огонь!" И,
что самое главное, снаряды попадают в цель...) После фотографии юнца из
военной академии Сен-Сир брадобрей показывает мне свежий фотоснимок девицы в
прозрачном одеянии, которая, по всей видимости, проявляет трепетный интерес
к 6,4 процента годовых нового русского займа и уже совсем готова - правда,
это проявляется весьма деликатно, - готова... приобрести акции, могущие
спасти состояния, которые в прежние времена прочно опирались на гербы с
горностаями на пурпурном поле, а ныне находятся на краю гибели. Так вот, эта
девица, - а ее "школа", видно, не из последних, - эта девица, в общем...
(Пошлю-ка к ней для начала Перальту, пусть испробует и доложит...) Сквозь
оконные стекла виднеется лето, молодое, новоявленное, в ослепительной зелени
каштанов. Портной, который обмерил меня вдоль и поперек, теперь прикладывает
ко мне выкроенные части сюртуков, американок, курток, подгоняя, примеряя,
приглаживая, рисуя плоским мелком геометрические фигуры на раскромсанных
темных тканях. Я, как манекен, вращаюсь вокруг своей оси, замирая на месте в
зависимости от того, на какую часть моей фигуры должен пасть свет. И мои
глаза, вольно или невольно, останавливаются на окружающих меня картинах и
скульптурах, словно бы заново мне являющихся, ибо я столько раз их видел,
что почти не обращаю на них внимания. Вот здесь
28 "Святая Радегунда" Жан-Поля Лорана; блаженная меровингиха, как
всегда, протягивает руки к святым реликвиям из Иерусалима: посланцы в
монашьих капюшонах вручают ей прелестный ларец из слоновой кости со щепой от
Креста Господня. А вон там великолепная скульптура - "Гладиаторы" Жерома:
побежденный, запутавшийся в собственной сети, корчится под ногой победителя,
здоровенного парня в шлеме с защитной маской, готового опустить меч по
первому слову Цезаря ("Macte", - говорю я всегда, глядя на эту вещь, и
опускаю вниз большой палец правой руки...). Четверть оборота вокруг себя - и
я уже смотрю на изящный морской пейзаж Эльстира, где синие пенистые волны
кидают лодки, чуть ли не в нависшие над ними тучи рядом с розовомраморным
"Маленьким Фавном", который получил Золотую медаль последнего Салона
французских художников. "Чуть-чуть направо", - говорит мне портной. И передо
мной открывается сладострастная нагота "Спящей нимфы" Жерве. "Теперь
рукав", - говорит портной. И я взираю на "Волка Губбио" Люк-Оливье Мерсона:
лютый зверь, укрощенный святым словом Поверелло, резвится с озорными