"Алехо Карпентьер. Превратности метода" - читать интересную книгу авторажизни и направиться куда глаза глядят: от пивной "У Пантеона" к тюльпановым
луковицам набережной Межисри, от книжного магазина оккультных наук и черной магии Шакорнака (гороскопы, наставления для начинающих, писания Станислава де Гойта...) к гимнастическому залу, где еще практиковался благородный вид боксирования в перчатках и ботинках с правом удара ногой по лицу; от небесно-голубого тента прилавков "Предметы культа Нотр Дам де Виктуар" к Рю Сент-Аполлин, 25 - "Под Зеркалами", где по утрам частенько "несла караул" одна "пышная блондинка, большая мастерица по части обхождения а-ля герцог д'Омаль, что можно сравнить с упражнениями в забавном комфортабельном манеже для лежащих всадников. В барах на цинковых стойках и на полках за стойками все говорило на языках запаха и вкуса: сдобные булочки в маленьких плетенках, вздыбленные складками пирожные в, квадратных стеклянных вазах, похожие на раковины Компостелы; берсальерская эстетика бутылок "чинзано", этикетки "дюбоннэ", сверкающая керамика бутылей голландского джина, лестницы деревянных полок, запруженных бочонками виноградной водки; благоухание -нечто среднее между смолой, и апельсиновой коркой - "амера пикона". "Здесь получше, чем в Пещере с Мумиями",- пробурчал Глава Нации. И, усевшись наконец в авто с открытым верхом., велел везти себя на Рю де Тильзит. "Париж всегда Париж", - глубокомысленно изрек его секретарь, когда вдали показались кони Марли и неуклюже-великолепная громада Триумфальной арки... Удобно устроившись, утонув в своем кожаном кресле, Глава Нации почувствовал органическую потребность восстановить былые связи с городом. Он позвонил по телефону на Кэ Конти, где бывали такие скрипачу Морелю, но тот поздравил его с приездом поспешно и сухо, как человек, желающий скорее окончить разговор. Позвонил Луизе де Морнан, экономка которой, заставив его прождать у трубки сверх всякого приличия, изволила наконец сообщить, что прекрасная дама на время отлучилась из Парижа. Позвонил Бришо, профессору Сорбонны. "Я почти слеп, - сказал тот, -но газеты мне читают". И повесил трубку. "Хамом был, хамом и остался", - подумал Глава Нации, несколько опешив от такого странного ответа и отыскивая следующий номер в своей книжечке. Он звонил, звонил, звонил; тому, другому. И чувствовал, что голоса - впрочем, за исключением его портного и парикмахера, - как:то странно изменились, и по тону и по манере говорить. Тогда он подумал о д'Аннунцио, который должен был быть ".Париже, но служанка сказала, что её хозяин уехал в Италию. Однако из трубки вдруг вырвался голос поэта, который опроверг сие утверждение и стал яростно поносить своих кредиторов, буквально осаждавших его дом. Да, именно осаждавших, как полчища каких-то эринний, эвменид, фурий или как псы Персефоны, здесь, везде, всюду - в бистро напротив, в табачной лавке за углом, в ближайших булочных, - они сторожат его дверь, высматривают, ждут, когда он выйдет, чтобы наброситься на него и растерзать, опозорить своими наглейшими требованиями денет. "О, чего бы я только не дал, чтобы обладать правами латиноамериканского тирана и очистить Рю Жоффруа л'Анье от проходимцев и еретиков, как это сделал в Нуэва Кордобе мой благородный друг, позвонивший мне!.." Не желая подставлять себя под следующий удар - видимо, не последний, - Глава Нации стал постукивать по трубке своей авторучкой, приговаривая:' "Ne coupez pas, Mademoiselle, ne compez pas..." (Не |
|
|