"Алехо Карпентьер. Превратности метода" - читать интересную книгу автора

жизни и направиться куда глаза глядят: от пивной "У Пантеона" к тюльпановым
луковицам набережной Межисри, от книжного магазина оккультных наук и черной
магии Шакорнака (гороскопы, наставления для начинающих, писания Станислава
де Гойта...) к гимнастическому залу, где еще практиковался благородный вид
боксирования в перчатках и ботинках с правом удара ногой по лицу; от
небесно-голубого тента прилавков "Предметы культа Нотр Дам де Виктуар" к Рю
Сент-Аполлин, 25 - "Под Зеркалами", где по утрам частенько "несла караул"
одна "пышная блондинка, большая мастерица по части обхождения а-ля герцог
д'Омаль, что можно сравнить с упражнениями в забавном комфортабельном манеже
для лежащих всадников.
В барах на цинковых стойках и на полках за стойками все говорило на
языках запаха и вкуса: сдобные булочки в маленьких плетенках, вздыбленные
складками пирожные в, квадратных стеклянных вазах, похожие на раковины
Компостелы; берсальерская эстетика бутылок "чинзано", этикетки "дюбоннэ",
сверкающая керамика бутылей голландского джина, лестницы деревянных полок,
запруженных бочонками виноградной водки; благоухание -нечто среднее между
смолой, и апельсиновой коркой - "амера пикона".
"Здесь получше, чем в Пещере с Мумиями",- пробурчал Глава Нации. И,
усевшись наконец в авто с открытым верхом., велел везти себя на Рю де
Тильзит. "Париж всегда Париж", - глубокомысленно изрек его секретарь, когда
вдали показались кони Марли и неуклюже-великолепная громада Триумфальной
арки...
Удобно устроившись, утонув в своем кожаном кресле, Глава Нации
почувствовал органическую потребность восстановить былые связи с городом. Он
позвонил по телефону на Кэ Конти, где бывали такие
100 приятные музыкальные вечера, но мадам ,не оказалось, дома. Позвонил
скрипачу Морелю, но тот поздравил его с приездом поспешно и сухо, как
человек, желающий скорее окончить разговор. Позвонил Луизе де Морнан,
экономка которой, заставив его прождать у трубки сверх всякого приличия,
изволила наконец сообщить, что прекрасная дама на время отлучилась из
Парижа. Позвонил Бришо, профессору Сорбонны. "Я почти слеп, - сказал
тот, -но газеты мне читают". И повесил трубку. "Хамом был, хамом и
остался", - подумал Глава Нации, несколько опешив от такого странного ответа
и отыскивая следующий номер в своей книжечке. Он звонил, звонил, звонил;
тому, другому. И чувствовал, что голоса - впрочем, за исключением его
портного и парикмахера, - как:то странно изменились, и по тону и по манере
говорить. Тогда он подумал о д'Аннунцио, который должен был быть ".Париже,
но служанка сказала, что её хозяин уехал в Италию. Однако из трубки вдруг
вырвался голос поэта, который опроверг сие утверждение и стал яростно
поносить своих кредиторов, буквально осаждавших его дом. Да, именно
осаждавших, как полчища каких-то эринний, эвменид, фурий или как псы
Персефоны, здесь, везде, всюду - в бистро напротив, в табачной лавке за
углом, в ближайших булочных, - они сторожат его дверь, высматривают, ждут,
когда он выйдет, чтобы наброситься на него и растерзать, опозорить своими
наглейшими требованиями денет. "О, чего бы я только не дал, чтобы обладать
правами латиноамериканского тирана и очистить Рю Жоффруа л'Анье от
проходимцев и еретиков, как это сделал в Нуэва Кордобе мой благородный друг,
позвонивший мне!.." Не желая подставлять себя под следующий удар - видимо,
не последний, - Глава Нации стал постукивать по трубке своей авторучкой,
приговаривая:' "Ne coupez pas, Mademoiselle, ne compez pas..." (Не