"Алехо Карпентьер. Превратности метода" - читать интересную книгу автора

Мендосу, который ведь мог Сообщить ему обо всем этом заранее. Он прекрасно
знал, что из всех газет его дипломаты читают только "Рир", "Фантази" и "Ви
Паризьен" и всегда последними узнают то, что пишется об их стране. Он глядел
на лепные украшения белого потолка с горьким чувством досады, какую, видимо,
ему еще никогда не приходилось испытывать. Плевать на те прозвища - "мясник"
ли, "варвар", "кафр" и прочие, - какими его наградили бы в местах, которые
он никогда не любил и сам отзывался о них весьма неуважительно. Так, он не
скрывал мнения, что Берлин по праву может называться "Медвежьим логовом" ;
их Бранденбургские ворота - просто нелепый гранитный паровоз, Который
норовит раздавить самое понятие архитектурной композиции, а их Пергамский
алтарь втиснут в четыре музейных стены возле Унтер-ден-Линден. Вена, хотя и
славится элегантностью и сластолюбием благодаря опереттам и вальсам, в
действительности страшно провинциальна со своими расфуфыренными, офицериками
с дюжиной - или менее того - рестораций, из кожи вон лезущих, чтобы казаться
парижскими, и своим кофейно-молочным Дунаем, который бывает голубым,
наверное, лишь 29 февраля, да и то не каждого високосного года. Берн -
скучнейший городишко, загромоздивший свои улицы каменными швейцарскими
герольдами и превративший дома в выставки часов и барометров. Рим со своими
театральными площадями, переулками - сплошные оперные подмостки, где
прохожие, как бы ни были они одеты, что бы они ни говорили, все равно не
103 более чем сборище хористов из опер Верди "Сила судьбы" или
"Бал-маскарад". А Мадрид вообще город второго сорта: бродячие торговцы
водой, сластями и спиртным, ночные стражники со связками ключей за поясом,
пирушки-тертулии в кафе, где первые проблески рассвета освещают неприглядную
картину столов с недопитым какао, объедками и огрызками, оставшимися после
тех, кто отправился спать, в то время как другие посетители с утра пораньше
уже начинают жевать чурро, запивая их касальей и дымя дешевым табаком...
Париж совсем другое дело. Это Земля Обетованная, Благословенный Край,
Святое Место интеллигенции, Метрополия всех образов жизни, Источник
всяческой культуры, город, который год за годом в журналах, газетах и книгах
восхваляли, пожив здесь и в полную меру удовлетворив свое честолюбие, такие
знаменитости, как Рубен Дарио, Гомес Каррильо, Амадо Нерво и многие другие
латиноамериканцы, каждый из которых по своему умению и разумению сделал Для
себя из этого Великого города Врата Рая...
Постепенно и упорно Глава Нации тоже добивался своего, соблюдая строгие
правила светского этикета, меняя костюмы в соответствии с часами, днями и
временами года, преподнося щедрые, но не сверх меры роскошные подарки,
рассылая огромное количество цветов, не жалея денег на благотворительных
базарах и лотереях в пользу бедных, а также приобретая друзей среди артистов
и писателей, открыто презиравших экстравагантности богемы; посещая все;
выдающиеся концерты, торжественные рауты и театральные премьеры,- показывая
тем самым, что в наших странах "тоже" знают толк в светской жизни. Так он
вступил на путь, который еще не привел его к вожделенным страницам Альманаха
"Готы", но тем не менее уже трижды приводил на музыкальные вечера мадам
Вердюрен, что было неплохим началом. Ему хотелось когда-нибудь, когда он
будет по горло сыт заварухами и треволнениями там, навсегда, до конца дней
своих поселиться в этом доме, который с каждым новым приездом становился все
милее его сердцу. И вот теперь все пошло прахом. Навсегда закроются перед
ним двери домов, о которых он мог лишь мечтать с той поры, когда был
провинциальным журналистом и бродил по