"Алехо Карпентьер. Превратности метода" - читать интересную книгу автора

Перальта открывает мой булевский секретер -и берет бутылку рома "Санта-Инес"
с оригинальной этикеткой: буквы в готическом стиле на фоне остроконечных
зарослей сахарного тростника. "Это вливает, жизнь". - "Особенно после
вчерашнего вечера". - "Сеньора доконали монахини". - "А тебя негритянки".-
"Люблю черноту, сеньор, ведь я же нефтяник".- "Все мы нефтяники там" ,-
сказал я, смеясь, и в эту минуту Офелия, зная, что я. уже не сплю, заиграла
"К Элизе"... "С каждым днем все лучше, -сказал мой секретарь, замерев с
рюмкой в руке. - Сколько нежности, сколько чувства..." И эта пьеска "К
Элизе", которую так мило наигрывала, хотя и поминутно сбиваясь, моя дочь в
своих апартаментах, напомнила мне, как играла "К Элизе" донья Эрменехильда,
ее любвеобильная мать, - правда, также не признавая счета, -когда она в
Пристани Вероники, - в дни нашей юности, дни бурь и страстей,
"штурм-унд-дранга", сумасбродств и безумий, - усладив мой слух вальсами
мексиканских композиторов Хувентино Росаса или Лердо де Техады, принималась
за свой классический репертуар: Великий Глухой ("К Элизе" и начало, одно
лишь излюбленное начало "Лунной"), "Идиллия" Теодора Лакка и отдельные
пьески Годара и Сесиль Шаминад из альбома "Домашнее музицирование"...
Вздыхаю при мысли о том, что три года назад состоялись ее похороны, правда,
поистине королевские: урну под балдахином сопровождал кортеж министров,
генералов, послов и сановников; военный оркестр был усилен еще тремя
ансамблями, привезенными из провинции, - всего сто сорок музыкантов, - чтобы
как следует сыграть Траурный марш из "Героической симфонии" и, понятно,
Шопена. Наш архиепископ так проникновенно говорил в своей заупокойной
молитве (содержавшей, по моему настоянию, немало из тех месс, какими чтил
Боссюэ память Генриетты Французской: "Та, что владычествует на небесах..." и
т. д. и т. п.) о нравственном величии и благочестии усопшей, что ее
причисление к лику святых становилось лишь вопросом времени. Правда, донья
Эрменехильда была -замужем и, разумеется, имела детей - Офелию, Ариеля,
Марка Антония и Радамеса,- но архиепископ в своей речи еще раз напомнил во
всеуслышание о бесценных супружеских добродетелях
31 праведной Елизаветы, которая была матерью Иоанна Крестителя и женой
первосвященника Захарии, а также о святой Монике -матери Блаженного
Августина. Я, конечно, тоже нашел нужные слова, но про себя решил не слишком
торопиться с ходатайством пред Папским престолом в Ватикане, ибо мы с ней
много лет прожили вместе, отнюдь не тревожась о законном бракосочетании,
пока внезапные и бурные политические перипетии не сделали меня тем, кем я
стал. Главное было то, что многокрасочный портрет моей Эрменехильды,
отпечатанный в Дрездене по инициативе нашего Министра просвещения,
превратился в предмет поклонения во всём нашем государстве, всюду и везде.
Говорили, что покойница, презрев тлен и старания червей, навеки сохранила
кроткую и нежную улыбку на устах. Женщины утверждали, будто ее лик чудесным
образом исцеляет от подвздошных колик и облегчает первые роды, а обеты,
которые дают ей девушки, дабы заполучить мужа, приносят куда больше пользы,
чем добрый старый обычай - окунать вниз головой в колодец бюст святого
Антония...
Едва я успел воткнуть в петлицу гардению, как Сильвестр доложил мне о
визите Именитого Академика - академика хотя и избранного на последних
выборах, но непонятно зачем оказавшегося под сенью академического Купола,
ибо еще совсем недавно он величал Сорок Бессмертных "замшелыми мумиями в
треуголках, дряхлыми повивальными бабками Словаря, который так отстает от