"Алехо Карпентьер. Превратности метода" - читать интересную книгу автора

лезвие ему меняли несчетное количество раз. Время словно замерло в военных
мятежах, в чрезвычайных положениях, отменах конституций, восстановлениях
нормальных прав и в словах, словах, словах, в этих перипетиях - быть или не
быть, вознестись или не вознестись, удержаться или не удержаться, упасть или
не упасть, -и все это каждый раз выглядит, как круговой ход часовых стрелок,
которые сегодня возвращаются к своему вчерашнему положению, а вчера отмечали
сегодняшнее время.
Он глядел на шелка, атлас, бархат, на поверженного гладиатора, на
спящую нимфу, на волка Губбио, на святую Радегунду. Ему хотелось остаться в
Париже, вырваться из заколдованного круга, но, словно заточенный в этот
круг, он не мог одолеть себя. И подсознательные устремления, и привычное
восприятие и осмысление жизни - все это, вместе взятое, направляло его волю.
Он знал, что многие там, на родине, его ненавидят; знал, что многие, очень
многие, даже слишком много людей мечтают о том, чтобы кто-нибудь и
когда-нибудь набрался смелости прикончить его (и если бы для того, чтобы
призвать его смерть, достаточно было бы нажать волшебную кнопку из сказки о
Мандарине, тысячи мужчин и женщин нажали бы эту кнопку). Именно поэтому он
вернется. Вернется и покажет, что, хотя он и стоит на пороге старости, хотя
и не выглядит, как прежде, бравым молодцом, стойкости, энергии и крепости
духа ему не занимать - и он еще мужчина в соку, в силе, даже в расцвете сил.
И будет давить своих врагов, покуда жив. Он не хотел разделять печальную
участь тирана Росаса, который умер где-то в Суэйтлинге, забытый всеми, даже
своей дочерью Мануэлитой. Он не желал походить на Порфирио Диаса, того, из
Мексики, который живым трупом - в сюртуке, перчатках и шикарном цилиндре -
разъезжал по Булонскому лесу в глубоком фаэтоне-катафалке с черными
колесами, катившимися
137 вслед за лошадью так уныло и медленно, словно это уже был
последний, погребальный выезд...
Тут Главе Нации вспомнилась та Страстная Неделя, когда все жители его
городка разыграли грандиозную многолюдную мистерию "Страсти Христовы" в
полном соответствии с текстом манускрипта, датированного XVII веком и
хранившегося в архивах Епархиального Ведомства. В течение многих месяцев
женщины и дети копили серебряные бумажки от конфет и карамелек, чтобы
оклеить ими шлемы и щиты центурионов; собирали ослиный и конский волос,
чтобы украсить гребни шлемов. Портьеру из выцветшего бархата превратили в
одежды Спасителя, пояс Христу сделали из хенекеновой веревки, вымоченной в
настое из ароматических трав; для тернового венца взяли ветку кустарника
"змеиное жало", росшего на соседней горе. Судилище происходило в патио
Ратуши, где на Главу Нации - в ту пору еще Губернатора - возложили роль
Пилата. Он отдал Сына Божия фарисеям и умыл руки в японской чаше, одолженной
для сего случая в гончарной мастерской братьев Суарес. И началось
восхождение на Голгофу в сопровождении воплей и криков народных... Одна
маленькая глупая нищенка подумала, что перед ней развертываются подлинно
исторические картины, из тех, что она видела в десятках алтарей деревенских
церквушек, и она приблизилась к сапожнику Мигелю, исполнявшему роль Сына
Божия, с намерением переложить на свои плечи тяжелое бревно с перекладиной,
которое тот еще тащил, обливаясь потом, спотыкаясь, пошатываясь, падая,
снова поднимаясь, издавая душераздирающие стоны великолепного театрального
мученика и упорно продвигаясь к холму, где должен был участвовать в сцене
распятия. Оттолкнув дерзкую девчонку, которая хотела помешать его достойному