"Алехо Карпентьер. Превратности метода" - читать интересную книгу автора

восхищения деянию, Христос простер к ней свою левую руку и сказал: "Если ты
у меня отнимешь это, кем я буду и что мне останется?" И продолжал тащиться
вверх по своему Тернистому пути, а толпа хором пела старинную песню,
неизвестно откуда пришедшую и звучавшую торжественно н просто, как хорал:
Если казнь моя завтра, судьбу не кляня,
Молю сразу, без пыток прикончить меня...


138

Когда Перальта вернулся из "Вестерн Юниона", видя, что хотя я на.
ногах, но все еще о чем-то размышляю, спросил меня: "Почему вы не пошлете их
ко всем чертям и не останетесь здесь наслаждаться тем, что имеете? Денег у
вас хватит. А сколько бутылок нас жаждет! Сколько женщин нас ищет!" -"Если
ты у меня отнимаешь мой крест, кем я буду и что мне останется?" - сказал я
тогда, думая о людях, которые из-за наведения порядка в Нуэве Кордобе
вышвырнули меня из своих домов, дав мне ко всему прочему понять, что моя
персона слишком незначительна и не имеет веских оснований для внесения в тот
Апокалипсис, который здесь, в Париже, чтили. Чтобы оставить свой след в
истории, я провозгласил Крестовый поход во имя "Латинидад". И если
Богоматерь соблаговолила бы ниспослать мне победу в течение ближайших
недель, я дал бы обет, да, обет склонить перед ней голову после возвращения
с триумфом и совершить паломничество к Святилищу Девы-Заступницы, смешавшись
с народными массами (конечно, в тесном окружении "народных масс", одетых как
народные массы) в знак благодарности и душевной радости за оказанные милость
и снисхождение ко многим свершенным мною грехам. Со всеми теми, кто еле
волочит изъязвленные ноги, льет слезы по ночам из затянутых бельмами глаз,
обращает к небу ввалившиеся носы и адским усилием воли соединяет в мольбе
свои культи; вместе с иссохшими, бесплодными женщинами; вместе с теми, кто
вышел из детского возраста, но никогда не перестанет по-детски скулить и
едва ковылять на хилых ножках, никогда не разогнет сухую руку; вместе с
теми, у кого слово навеки застряло в окаменевших глотках; вместе с
паралитиками и прокаженными я на коленях пересек бы широкую, мощенную
плитками площадь и, отбросив прочь красный ковер, постеленный для меня
прихожанами, полз бы по голому полу, чтобы пасть ниц перед Богоматерью и
выразить ей мою превеликую благодарность в литургической прозе - не знаю,
заимствованной ли у Ренана или из проповедей братьев-маристов: Волшебная
Роза, Башня из Слоновой Кости, Златая Обитель, Утренняя Звезда, Ave Maris
Stella.( Радуйся, Благодатная Звезда Морей (лат). Смотрю на часы. Теперь
надо немного отдохнуть. Завтра рано вставать. Шутки ради,
139 уже в ночном белье, я нахлобучиваю на голову английскую шапку с
наушниками и набрасываю на плечи клетчатое пальто с пелериной, купленное в
дорогу. "Вылитый Шерлок Холмс", - говорю я, обозревая себя в Императорском
зеркале, стоящем на двух позолоченных сфинксах. "Не хватает лупы", - говорит
Перальта и опускает мне в карман фляжку, что в футляре из свиной кожи со
щетиной. ...И уже звонок. Четверть одиннадцатого. Не может быть. Четверть
десятого. Пожалуй. Нет. Четверть девятого? Этот будильник, бесспорно,
великое творение швейцарских мастеров, хотя его стрелки так тонки, что их
почти не видно. Четверть восьмого? Где очки? Четверть седьмого. Да,
совершенно верно. Дневной свет уже пробивается сквозь золотистые шторы.