"Бьой Адольфо Касарес. Изобретение Мореля" - читать интересную книгу автора

выглядывала книга - на камне и расстелила плед на другом, более ровном.
Одета она была как для тенниса, на голове фиолетовый платок. Какое-то время
женщина, словно в полудреме, смотрела на море, потом поднялась и пошла за
книгой. Она двигалась с той естественностью, с какой мы движемся, бывая
одни. По дороге за книгой и обратно она прошла мимо моего цветочного узора,
но притворилась, будто не замечает его. А мне сейчас и не хотелось, чтобы
она его разглядывала; напротив, когда женщина появилась на дорожке, я понял
свое заблуждение и страстно пожалел, что не могу стереть с лица земли эту
роковую улику. Постепенно я успокаивался, мной овладевало безразличие.
Женщина раскрыла книгу, положила руку на страницу и продолжала смотреть на
закат. Она ушла, когда стало темно.
Теперь я утешаюсь, раздумывая о своем наказании. Справедливо ли оно?
Чего мне ждать после того, как я преподнес столь безвкусный подарок? Я
смиренно думаю, что раз могу критиковать свое произведение, оно не испортило
меня. Пусть я и создал клумбу, но бояться меня нечего. И все-таки это моя
работа.
Я хотел было добавить, что здесь дают о себе знать опасности
творчества, сказывается трудная обязанность соединять в своей
душе -одновременно, в равновесии - разных людей. Но к чему? Подобные
утешения бесполезны. Все потеряно: надежда на жизнь с женщиной, былое
одиночество. Безутешно продолжаю я этот монолог, который сейчас уже
неоправдан.
Несмотря на нервное напряжение, сегодня я ощутил душевный подъем,
наблюдая, как вечер переходит в ночь - незамутненно прозрачный, оттененный
яркой красотой этой женщины. То же блаженство я испытал ночью: я видел во
сне публичный дом со слепыми проститутками, куда меня водил Омбрельери в
Калькутте. Вошла эта женщина - и публичный дом преобразился в роскошный,
богатый флорентийский дворец. "Как романтично!" - крикнул я, чуть не
разрыдавшись от восторженности и счастья.
Однако несколько раз я просыпался, огорченный, что ничем не
примечателен, что недостоин женщины с ее редкой деликатностью. Я не забуду,
как она поборола неудовольствие, которое вызвала у нее моя ужасная клумба, и
милосердно притворилась, что не видит ее. Меня удручали также звуки
"Валенсии" и "Чая вдвоем" - они разносились по острову вплоть до рассвета.
Мне неприятно перечитывать все, что я писал о своей судьбе - с надеждой
или со страхом, в шутку или всерьез.. Сейчас мне очень не по себе. Кажется,
будто я заранее знал, к каким мрачным последствиям приведут мои поступки, и
все же продолжал действовать - упрямо, легкомысленно... Так делают только во
сне, в бреду... Сегодня после обеда я увидел сон, символический и вещий:
разыгрывая партию в крокет, я знал, что убиваю человека. Потом этим
человеком неизбежно становился я.
Теперь кошмар продолжается... Я окончательно потерпел крах и принимаюсь
рассказывать сны. Хочу проснуться и встречаю сопротивление, которое мешает
нам разорвать путы самых страшных сновидений.
Сегодня женщина пожелала, чтобы я ощутил всю глубину ее безразличия.
Она этого добилась. Но ее тактика бесчеловечна. Я жертва и все же надеюсь,
что оцениваю происходящее объективно.
Она пришла с этим ужасным теннисистом. Вид его должен успокоить любого
ревнивца. Он очень высок. Одет в теннисный пиджак гранатового цвета -слишком
для него широкий, белые брюки и белые с желтым туфли огромного размера.