"Адольфо Касарес. Дневник войны со свиньями " - читать интересную книгу автора

- Да, наступает, хоть и с опозданием, бабье лето после дня Святого
Иоанна.
Странно, думал Видаль, что ночью - верно, эта пора для него
благотворна - его не угнетает то, что в течение дня отравляло жизнь;
люмбаго, например, почти его не мучает.
Когда подошли к булочной, он поспешно воскликнул:
- До завтра!
- Я провожу тебя до дома.
Впервые Видалю пришло на ум, что друг, возможно, хочет сообщить ему
что-то важное. И еще он подумал, что, если Рей никак не решится высказаться,
так и будут они ходить до утра. И он снова прервал молчание:
- Почему тебя вчера не было в лавке?
- Когда? Утром? Да это девочки выдумывают...
Несомненно, Рей поглощен мыслями о том, что необходимо что-то сказать,
но боится. Видаль не был любопытен. С эгоизмом усталого человека он решил
прекратить это хождение туда-сюда.
- До завтра, - сказал он и вошел в дом. Перед ним смутно мелькнуло
мясистое лицо Рея, приоткрывшего рот.

9


Суббота, 28 июня

Утром недомогание возобновилось. Видаль с трудом встал, вскипятил воду,
оделся, выпил несколько порций мате. Пробуя те или иные движения, он
внимательно прислушивался к боли. Подшучивая над собой, он сравнил свои
действия с повадкой искусного игрока в труко, например Аревало (или Джими,
когда он подражал Аревало), который изучает карты, с нарочитой медленностью
знакомясь с общим раскладом. Вскоре он пришел к выводу, что боль вполне
терпима и покамест не требует уколов или других расходов на аптеку. И тут он
вспомнил, что теперь ему предстоит как мужчине преодолеть истинное
испытание, притом тягчайшее: постирать свое белье. "И немедленно", - сказал
он себе и, представив, как придется полоскать и выкручивать, согнувшись в
три погибели, оробел, обозвал "мастодонтами" старые раковины в их доме,
слишком широкие и глубокие. "Такие модели уже не выпускают, - возмутился он.
- Недаром говорят, что в прошлые времена люди были крупнее". Он собрал
в узелок пару носков, трусы, сорочку, майку. Покачав головой, подбодрил
себя: "Ничего не поделаешь. Пока не выплатят пенсию
- да еще вопрос, выплатят ли ее вообще, - я не могу отдавать белье в
стирку. Антония на меня обозлится, как всегда, когда я не отдаю белье ее
матери. Нет, пока мне не выплатят пенсию, эта роскошь и чужие услуги
исключены. Да что же это я все сам с собой разговариваю!"
Донья Далмасия, мать Антонии, была самым известным человеком в их доме.
Смолоду овдовев, за стиркой и глажкой (не переставая при этом шутить и петь)
эта бравая женщина вырастила и выучила, сравнительно прилично одевая,
восьмерых детей. Теперь, когда все они (кроме Антонии) уже обзавелись
семьями и жили отдельно, донья Далмасия взяла к себе трех бледных девчушек,
дочек своего сына, переживавшего трудные времена: в большом сердце сеньоры
Далмасии места было вдоволь, а ее способность трудиться не знала границ.