"Иван Кашкин. Эрнест Хемингуэй " - читать интересную книгу автора

Хемингуэй сторонится, ищет новые, нетронутые места, и только описания их
звучат глухим укором тем, кто корысти ради уродует родную страну. Он почти
не живет на родине и молчит о ней. Давно уже простых и мужественных людей он
ищет в Испании, на фронтах Италии и Франции, наконец, на Кубе. И лишь как бы
в утешение себе иногда замечает: "А вернуться всегда успею", - забывая,
однако, что времени не вернешь. Добровольную эмиграцию Хемингуэя и его
героев можно расценивать как неприятие им многих сторон американской
действительности. Однако молчание остается молчанием. Оно двусмысленно уже
тем, что может быть истолковано по-разному. Недаром сам Хемингуэй сказал
когда-то о своем писателе Гарри: "Людям, с которыми он знается сейчас,
удобнее, чтобы он не работал". В последнее десятилетие и своим молчанием, и
даже время от времени появлявшимися отписками Хемингуэй очень ослабляет
живые связи с теми читателями, которым с годами все явственнее было
адресовано его правдивое, сильное и мужественное творчество.
Сложным было отношение Хемингуэя к родной стране. Но не проще обстояло
дело и с другими странами. В начале 20-х годов в Италии, в 1923 году в
Германии, в 1936 году в Испании, да в разное время и во Франции и на Кубе он
видел, как сначала нарождавшийся, а потом набиравший силы фашизм старался в
корне подавить всякие попытки изменить существующий порядок. И законом, как
войны, так и конкуренции и фашизма, одинаково было подавление соперников,
которому сопутствовали кровавые расправы и смерть.
Его омраченному контузией сознанию это могло представляться
неизбежностью, на которую будто бы обречены все лучшие люди, и это сказалось
в романе "Прощай, оружие!". Несколько позднее внезапная насильственная
смерть, пред лицом которой, по мнению Хемингуэя, обнаруживается все лучшее и
худшее в человеке, стала для Хемингуэя объектом профессионального
наблюдения. Причем это была и смерть индивидуума на войне, или на арене боя
быков, и внезапная насильственная смерть социального порядка - революция, в
которой Хемингуэя интересовали не ее цели, а самый революционный переворот.
Сначала он рассматривал ее как следствие военного разгрома, а позднее, в
1948 году, - как способ избегнуть войны, предлагая, чтобы по приговору
народа расстреляли зачинщиков войны, как только те осмелятся ее развязать.
Смерть принимала для Хемингуэя все новые аспекты. Так в республиканской
Испании он уже досадливо отмахивался от смерти, когда она мешает человеку
делать нужное дело. "В молодости ты придавал смерти огромное значение, -
теперь не придаешь ей никакого значения. Только ненавидишь ее за людей,
которых она уносит". Отсутствие ясной цели, трагическое, безнадежное
мироощущение и вся историческая обстановка не позволили тогда Хемингуэю
писать о победе. Но дело в том, ради чего умирать. По крайней мере он
показывает теперь людей, отдающих жизнь не как тореро, для потехи туристов,
не ради азартного риска охоты, а ради достойной цели. Чем дальше, тем яснее
становилось, что, изучая смерть, Хемингуэй не воспевает ее, а восстает
против нее. И когда в 1954 году после авиационной катастрофы были напечатаны
преждевременные его некрологи, где, между прочим, было написано, что
Хемингуэй всю свою сознательную жизнь провел в поисках смерти и наконец
обрел ее по соседству с горой Килиманджаро, Хемингуэй возмутился и резонно
возразил: "Можно ли себе представить, что, если человек в продолжение всей
своей жизни искал смерть, он не мог бы найти ее до 54-летнего возраста? Одно
дело быть в непосредственной близости от смерти и знать, более или менее,
что она собою представляет, и совсем другое дело искать ее. Найти смерть? -