"Иван Кашкин. Эрнест Хемингуэй " - читать интересную книгу автора

Твена, Джека Лондона, Стивена Крейна. Облик его многогранен и не так прост,
как это может показаться с первого взгляда. У своих сотоварищей по богеме и
собутыльников он был известен под ласковой кличкой Хэм. Его книги вызывают у
читателя сочувственную догадку о какой-то большой травме жизни. Но если
последовательные джойсисты выволакивают ночные кошмары на дневной свет и на
страницы своих книг и хвастаются ими, то Хемингуэй скорее сдержанно стыдится
их. "Не верь тому, что я говорю ночью", - предупреждает Филипп Ролингс,
который этим очень напоминает ночного "Контуженного Хэма". Но оба эти
прозвища перекрывает мировая популярность, которую снискал мастер своего
дела - "Хэм Великий" (Hem the great). Сам он, однако, не обманывается в себе
и заявляет: "Я знаю, что я за сукин сын, и знаю, что я способен делать
хорошо". Внешне общительный (иной раз до чрезмерной словоохотливости)
собеседник, он в то же время писатель, внутренне собранный в стремлении не
расплескать ни впечатлений, ни слов.
Что настораживает читателя в облике этого "крутого, но мягкосердечного"
человека? Даже доброжелатели Хемингуэя, такие, как итальянский прогрессивный
писатель Итало Кальвино, признавая, скольким они ему обязаны, вынуждены
признать и "предел возможностей Хемингуэя", ограниченность, а кое в чем и
ошибочность его мировоззрения и жизненной философии, которую Кальвино
определяет как "жестокую философию туриста". Временами возникающие волны
безнадежного пессимизма, грубость и холодок отчужденности, растворенность в
беспощадно жестоком жизненном опыте - все это порождает в Кальвино
"недоверие, а порой и отвращение". Особенно когда эпигоны Хемингуэя
развивают именно эти черты и когда сразу сказывается непригодность такого
подхода для изображения всей сложности и противоречивости современного мира.
Но, с другой стороны, и сам Итало Кальвино и многие американские
критики, вплоть до такого академически сдержанного исследователя, как Деминг
Браун, не могут не отдать должное Хемингуэю - писателю и человеку. И в самом
деле, пусть некоторые герои Хемингуэя пытаются бежать от реальности - само
трагичное бесстрастие автора лишь подчеркивает, что он-то понимает тщету их
попыток и не разделяет их иллюзий. В то же время он не поддается и отчаянию,
но находит в себе силы бороться с ним. Пусть его герои щеголяют маской
скептицизма и безразличия, под нею скрыт большой нерастраченный запас
моральной энергии, вдумчивая и широкая душа самого автора. Внимательного и
дружественного читателя привлекает к Хемингуэю умение глядеть прямо в лицо
жизни с ничем не замутненной зоркостью смелого и ясного взгляда. Врожденная,
пусть и ограниченная воспитанием и средой, личная честность в постановке
вопросов. Беспощадная требовательность к себе, без всяких скидок и поблажек,
и величайшая откровенность в самооценке. Мужественность, стойкость, выдержка
и постоянная мобилизованность человека, готового к борьбе с природой, с
опасностью, с самой смертью. Понимание того, чем по-настоящему жив человек.
Тяга к простой, чистой жизни. Готовность, если не способность, идти
навстречу людям с тем, чтобы в минуты наивысшей опасности соединить с ними
усилия для достижения общей цели. И, наконец, самый способ выражения - в
целом простой, динамичный и впечатляющий. Словом, все то, что остается не
только достоянием самого Хемингуэя, но и его вкладом в общее литературное
дело.

Война в значительной степени сформировала Хемингуэя как писателя. Война
стала прямо или косвенно одним из основных стимулов и тем его творчества,