"Иван Кашкин. Эрнест Хемингуэй " - читать интересную книгу автора

Гарольд Кребс, как живет и трудится на чужбине Джейк Барнс - и шаг за шагом
формируется облик современника потерянного поколения и человека, хотя бы
частично нашедшего опору в труде и творчестве.
Опыт войны, общение с рядовыми санотряда - простыми итальянскими
тружениками пробуждает "тененте" Генри от шовинистического угара. А затем и
пережитый военный разгром, и потеря любимой ломают его, но он "только крепче
на изломе". Правда, пока он приобретает только личную закалку - стоическую
выдержку изверившегося во многом одиночки. Он еще далек от того, чтобы
объявить войну войне. Как и Ник Адамс, он лишь заключает сепаратный мир и
выходит из игры. В "Прощай, оружие!" Хемингуэй устами "тененте" Генри
вызывающе отрицает проявленный самим Хемингуэем официальный героизм. А
позднее, через двадцать лет, персонаж другой его книги, полковник Кентвелл,
по дороге из Триеста в Венецию посещает места былых боев на реке Пияве возле
Фоссальты, где тридцать лет назад он, как и "тененте" Генри, сражался с
австрийцами в рядах итальянской армии и где, тяжело раненный, впервые лицом
к лицу увидел смерть. Там, на линии прежних позиций, он закапывает в
загаженную ямку на месте былого окопа бумажку в 10 тысяч лир - то, что
следовало бы ему за двадцать лет по орденской книжке итальянского боевого
отличия. Прекрасный памятник, - говорит он. - В нем есть все, что надо.
Дерьмо и деньги, кровь и железо. Вот итог участия в первой мировой войне,
подведенный писателем тридцать лет спустя.
Однако закалка, полученная еще юношей на фронте, пригодилась. В новых
условиях справедливой войны за свободу Испании герой пьесы Хемингуэя Филипп
Ролингс, сражающийся на стороне республиканцев, говорит, что заключил
договор "на пятьдесят лет необъявленных войн". По-видимому, герой говорил
именно то, о чем думал в данный момент автор. По крайней мере 24 июля 1937
года Хемингуэй писал в журнал "Интернациональная литература" из Испании:
"Скажите К., что новая война, когда вам сорок лет, совсем непохожа на ту
войну, когда вам было двадцать. Совсем другая война". И еще раз, 23 марта
1939 года: "Мы знаем, война есть зло, но иногда бывает необходимо драться".
Другое дело, по силам ли было Филиппу Ролингсу выполнить этот договор в
трудное время поражения демократических сил в Испании и в еще более трудные
годы наступления мирового фашизма. Тут дрогнули и не такие анархически
настроенные сочувствующие, как Филипп Ролингс. Шовинистический угар
сопутствовал и второй мировой войне, объявленной войной за спасение
демократии от фашизма. Хемингуэй поверил, что драться необходимо и на этот
раз, и он опять дрался с фашизмом "на воде, в воздухе и на суше".
Хемингуэй не сказал еще своего творческого слова о второй мировой
войне, возможно, он, по своему обыкновению, бережет эти слова для той
"большой книги", над которой все еще работает. Но кое-какие намеки все же
просочились на страницах его очень неудачной проходной книги "Через реку". В
ней устами того же полковника Кентвелла он дает уничтожающую оценку методов,
которыми велась американцами эта война, и того, как вторая война "за
спасение демократии" обратилась для американцев в войну против движения
сопротивления во Франции и за сохранение остатков фашизма в Италии и
Западной Германии.
В самом деле, чем вторая мировая война была для них лучше первой? От
нее осталось лишь горькое разочарование и раздражение вчерашнего бойца
против фашистов, которого теперь, в оккупационной армии, заставляют
прикрывать недобитых последышей фашизма. Свое недовольство полковник