"Элен Кашнер. Томас Рифмач" - читать интересную книгу автора

жаре разделся до рубашки и не видел нужды добавлять к ней что-нибудь.
Вместо этого я взял один из необычных инструментов. Он напоминал лютню с
длинным, тонким грифом, только с тремя струнами и большими колками черного
дерева. На пробу я пробежал пальцами по ладам - струны зазвенели, а когда я
ударил по ним, отозвались хрупко и неглубоко, наверное, из-за плоской деки,
обтянутой кожей, как барабан. Я немного поиграл, но не получил никакого
удовлетворения. Инструмент был создан не для той музыки, которую я знал.
По-моему, он был нездешний, ничего похожего в зале прошлой ночью я не
видел.
Я вернулся к своей новой арфе - она была куда лучше всех прочих
инструментов - сел во дворике и принялся за свой новый замысел. Каков же
был мой ужас, когда я понял, что это всего-навсего мелодия старой песни
"Беспокойная могила", сыгранная в другом темпе, ну, например, в
танцевальном. Но кто же захочет танцевать под "Беспокойную могилу", как ее
ни расцвечивай. Чтобы отвязаться, я просто решил спеть ее.

Тебя не покину я, милый,
Навеки верность храня.
Весь год просижу над могилой,
Не пропущу ни дня.
Когда миновали полгода,
Мертвый сумел сказать:
Кто копит скорбь над гробом,
Кто не дает мне спать?

На второй строфе я почувствовал, как меня коснулась прохладная тень.
Но кругом по-прежнему звенел полдень, и неоткуда было взяться тени в этой
земле. Я продолжал петь:

Это я, мой милый, осталась тут,
И не даю тебе спать.
Я ищу поцелуй ледяных твоих губ,
Мне нечего больше желать.

Над головой у меня зашумели крылья. На галечный бережок пруда с
лилиями опустился белый лесной голубь. Наверное, так и должно быть. В
подобном саду место как раз таким птицам. Голубь неотрывно смотрел на меня
янтарным глазом, но я и не подумал петь потише.

Зеленые травы растут сквозь меня,
Холодом ноги укрыли...
Слезы твои скатились, звеня,
И саван мой старый омыли.
В том перелеске, любимый мой,
Где ты со мною гулял,
Самый красивый цветок лесной
До самого корня увял.

И вдруг желтый глаз голубя словно застлала темная пелена, а потом
вылилась наружу алой каплей, сверкнувшей, как искорка фонтана, и