"Епископ Кассиан. Христос и первое христианское Поколение " - читать интересную книгу автора

предостерегал против тех, которые должны были придти во имя Его, выдавать
себя за Него, и говорить, что "время близко". Он прямо сказал, что попрание
Иерусалима язычниками будет продолжаться до исполнения времен язычников (ст.
24). Очевидно, истинное разумение предсказания Христова открылось для
верующих, когда они пережили события 70 г. Они поняли тогда, что в словах
Учителя относилось к судьбе Иерусалима, и что относилось к судьбам мира. Но
опыт истории не уничтожал связь между разрушением святого города и концом
вселенной. Наоборот, эта связь раскрывалась во всей своей ясности, как связь
прообраза и его исполнения. С пониманием разрушения храма, как прообраза
эсхатологического свершения мы встретимся и в послании к Евреям, богословие
которого могло быть принято Церковью только при этом толковании. Нельзя
забывать, что и в Лк, да и у первых двух синоптиков, суждение о храме есть
исходная точка для эсхатологической речи.
Из утаенности последних сроков вытекает призыв к бодрствованию, которым
и заканчивается эсхатологическая речь в изложении всех трех синоптиков.
Особое развитие этот призыв получил в системе Мф Содержащий его отрывок
(24:36-25гл.) позволяет различать призыв к бодрствованию в общей форме
(25:1-13: притча о десяти девах), призыв к бодрствованию в служении
(25:14-30: притча о талантах) и призыв к бодрствованию в любви (25:31-46:
образ Страшного Суда). Церковное толкование старалось уловить намек на
добрые дела в елее мудрых дев и отмечало их девство. В Евангелии это не
подчеркнуто. Но уже в притче о талантах в противоположении раба неключимого
добрым рабам, мы понимаем, что их служение хозяину предполагает их любовь к
нему. Эта любовь и выступает на первый план, как проявление готовности, в
образе овец и козлищ на Страшном Суде Царя.
Вслед за эсхатологическою речью начинается в синоптических Евангелиях
повествование о Страстях. Пребывание Иисуса в Иерусалиме после
Торжественного Входа было последним этапом на пути Его к Страстям. Со всею
силою это значение Иерусалимских дней запечатлел Евангелист Иоанн,
сохранивший речь Иисуса перед народом, относящуюся к этому же времени
(12:23-36) [22]и имеющую своею целью осмыслить совершающееся. На примере
пшеничного зерна, Иисус говорит о смерти, из которой родится жизнь, и
призывает слуг Своих к исследованию за Ним в смерть и в славу. На молитву о
прославлении имени Отчего, в которой Иисус преодолевает минутное
изнеможение, отвечает глас с неба. Этот глас с неба - не для Иисуса, а для
народа - Иисус толкует, как свидетельство о приближающемся суде. Суд есть
изгнание князя мира сего, по и привлечение всех к Сыну Человеческому чрез
вознесение Его от земли. Как понимать "всех", Евангелист не поясняет.
Древние думали не об индивидуумах, а о коллективах. В Евангелии ничто не
оправдывает такого ограничительного толкования. В этом последнем слове
Господа перед народом слышится недосказанный намек на полноту спасения, в
которой не будет места, для исключений. Речь Иисуса заканчивается
напоминанием о надвигающейся ночи: ночь есть ночь Страстей. Но пребывание
Иисуса в Иерусалиме после Торжественного Входа имеет значение ближайшего
предварения Страстей не только в Ин Это же значение вытекает и из того
анализа синоптического предания, который был предложен выше. Предварением
Страстей были Иерусалимские дни, прежде всего, в плане историческом. Иисус
вступил в Иерусалим и действовал в Иерусалиме, как Мессия. Он вошел в
открытый конфликт с вождями народа, которые, хотя и не нашли формального
повода возбудить против Него преследование, тем не менее, должны были