"Валентин Петрович Катаев. Растратчики (Повесть)" - читать интересную книгу автора

стоял обеденный стол, покрытый клеенкой с чернильными кляксами. Через всю
комнату тянулись две веревки, на которых сушились полосатые кальсоны. Одна
лампочка слабого света горела в розетке большой пыльной столовой люстры. На
краешке стола сидел стриженый радиозаяц и, высунув набок язык, старательно
прижимал к розовому уху трубку самодельного радио.
- Милости просим, - сказал бухгалтер, кладя на стол свертки и делая
жест широкого гостеприимства, - ты уж извини, Ванечка, у нас тут, как
видишь, белье сушится. А то с чердака здорово прут, сукины дети. Но мы это
все сейчас уладим. Присаживайся. А где же Зойка?
- На курсах, - не отводя трубки от уха, ответил сын.
- Вот так штукенция, не повезло нам с тобой, Ванечка. Она, понимаешь,
на курсах стенографию изучает. На съездах скоро будет работать. Острая
девушка. Такое дело. Ну, мы сейчас все устроим. Колька, где мать?
Мальчик молча кивнул на дверь.
Филипп Степанович снял калоши и в пальто и шляпе на цыпочках подошел к
двери.
- Яниночка, а у нас гость.
- Пошли вон, пьяные паршивцы! - закричал из-за двери неумолимый голос.
- Такая нервная женщина, - прошептал Филипп Степанович, подмигивая
Ванечке. - Ты посиди, Ванечка. Ничего, разворачивай пока закуски и открывай
коньяк. Сейчас я все устрою.
Филипп Степанович снял шляпу и на цыпочках вошел в страшную комнату.
Мало сказать - розовый куст, мало сказать - цветущая клумба, нет -
целая Ницца бушующих, ужасных роз обрушилась в ту же минуту на Филиппа
Степановича.
- Вон, вон, негодный пьяница, чтобы духу вашего здесь не было! Вот я
перебью сейчас об твою голову все бутылки и псам под хвост раскидаю твои
закуски. Дома кушать нечего, в жилтоварищество за три месяца не плачено.
Колька без сапог ходит, лампочки в передней нету, а ты, старый алкоголик,
кутежи устраиваешь! Из каких средств? Я не позволю у себя дома делать
вакханалию! Это еще что за мода! И где же это видно, шляйка несчастная, у-у!
Тщетно пытался Филипп Степанович отгородиться руками от грозного
изобилия этих горьких, но справедливых упреков. В панике он начал
подобострастно лепетать нечто ни на что не похожее насчет кассира, которого
можно (и даже очень просто) женить на Зойке. И точка. Что кассир не прочь
жениться, что партия вполне подходящая и прочее.
Жена только руками всплеснула от негодования и в следующий миг закатила
Филиппу Степановичу две такие оплеухи, в правую и в левую щеку, точно
выложила со сковородки два горячих блина. Белые звезды медленно выпали из
глаз Филиппа Степановича, ярко зажглись и померкли.
- А, ты так? - закричал он придушенным голосом, и вдруг старинная,
дикая злоба против жены подступила к его горлу и задвигалась в кадыке. -
А... Так ты так?
Закрыв глаза от наслаждения, он погрузил скрюченные пальцы в папильотки
жены, судорожно их помял и нежнейшим шепотом спросил:
- Будешь, стерва?
Голос его заколебался и окреп.
- Будешь, стерва? - повторил он громче и выставил желтые клыки. -
Будешь, стерва?
С этими словами он, не торопясь, разодрал сверху донизу усеянный