"Нина Катерли. Зелье (Авт.сб. "Окно")" - читать интересную книгу автора

образованна и..."
...А, да что перечислять!
В половине седьмого Мокший решил вставать. Он побрился, вымыл лицо,
причесал мокрые волосы. Из зеркала на него посмотрел довольно угрюмый,
неприятный тип.
В комнате матери была полная тишина. Нарочно громко шаркая туфлями, он
направился в кухню... Варвара все-таки позвонит, в этом нет сомнения.
Скорее всего, на работу. Можно бы, конечно, позвонить самому. Но что ей
сказать? Извиняться? За что? Мокшин налил в кофейник воды и с грохотом
поставил его на плиту. Похоже, его сегодня решили оставить без завтрака.
Демонстрация протеста. Ладно. С матерью уж как-нибудь, мать все-таки... И
он пошел к ней.
И замер на пороге.
Кровать аккуратно застелена. Домашние тапки стоят носками внутрь на
коврике, вон - цветы на подоконнике политы, и даже форточка открыта. А
куда же она девалась ни свет ни заря? И он ничего не слышал.
Хлопнув дверью, он ворвался в кухню, выключил газ, дрожащими руками
схватил булькающий кофейник, обжегся, выругался и бросил кофейник в
раковину. Со звоном слетела крышка, рванулся пар, а Мокшин уже был в
коридоре, с яростью рвал с вешалки плащ, непослушными пальцами шнуровал
ботинки, ткнулся взглядом в свою дубленку и подумал, что мать после трех
напоминании не убрала ее в нафталин. Вспомнил, как она ругала его за эту
дубленку: зачем купил, барахло, ты инженер, а не мясник. Вечно
вмешивается. Вот ведь - ей все можно! Она - не выбирает выражений! Мокшин
споткнулся о портфель, почему-то стоящий на полу, и изо всех сил поддал
его ногой. Сняла зачем-то со столика, поставила на пол. Торопилась. Куда?
Вздорная, бестолковая старуха. Убежала. Воображает, что он кинется искать,
звонить по "скорым помощам". Сейчас! Он надел шляпу, взглянул в зеркало и
опять отметил, вроде даже с каким-то удовлетворением, что выглядит хуже
некуда.
На улице сияло солнце. Около подъезда протирал стекла и кузов своих
недавно приобретенных "жигулей" Павлов, сосед с третьего этажа, очень
толстый мужчина в кожаной куртке с меховым воротником.
- С хорошей погодкой! - радостно приветствовал он Мокшина, продолжая
любовно почесывать машинный бок и почти не поворачивая головы. - А вы, по
обыкновению, в форме. Как огурец!
Ответа он явно не ждал, но у Мокшина вдруг что-то задрожало внутри, и
удивившим его самого неожиданно звонким голосом он сказал:
- Зачем врать? Противно же, честное слово!
Рука Павлова замерла на стекле, он повернул к Мокшину совершенно
оторопелое лицо.
- Перебрал, что ли, вчера?
Хорошо было бы сказать, что да, надрался, как скотина, ничего не помню,
башка трещит, опохмелиться нечем, так что, сам понимаешь, сосед, не до
любезностей, будь здоров. Но Мокшин только мрачно посмотрел на Павлова и
пошел прочь, ненавидя себя, ненавидя этого толстяка, весь свет, погрязший
во вранье, и автора веселенькой книжки про силу духа.