"Гермини Каванах. Дарби О'Гилл и лепрехаун " - читать интересную книгу автора

грубых башмаков до макушки, взглядом, какой Юлий Цезарь, вероятно, бросил на
горничную, застигнутую им, когда она воровала сахар из комода.
А вот потом Бриджет разразилась градом бесконечных упреков и обвинений,
перемежая их громами брани и молниями проклятий.
Человек незаурядного ума пытался сохранить самообладание, притворяясь,
будто стряхивает пылинки со шляпы, но сердце у него ушло в пятки.
Бриджет начала легко и непринужденно, с простого перечисления всем
известных слабостей и недостатков Дарби. Затем она перешла к порокам не
столь хорошо известным и даже, по мнению Дарби, вовсе ему не свойственным.
Но эти-то пороки как раз и вызывали у нее самое серьезное осуждение. Пока
Бриджет осыпала его оскорблениями, он не сказал ни слова - лишь улыбался
надменно и печально.
Вполне естественно, что после этого Бриджет припомнила: вот-де за какое
жалкое создание она вышла замуж, хотя ее руки просили шестеро, один другого
лучше, и выйди она за кого-нибудь из них, стала бы благородной леди. А уж
потом, что совершенно неудивительно, она сосредоточилась на изъянах,
слабостях и несчастьях его близких родственников, особенно подробно
остановившись на мерзостях, творимых его пятиюродным братом Филимом
Мак-Федденом.
Даже сейчас, переживая невероятное унижение, Дарби не мог не
восхищаться ее памятью.
К тому времени как Бриджет перешла к восхвалению и прославлению
собственных родственников, в особенности своей тети Гонории О"Шонесси,
которая однажды пожала руку епископу, а во время восстания 1798 года
запустила кирпичом в проезжавшего мимо лорда-наместника, Дарби притих и с
несчастным видом втянул голову в плечи, словно побитая собака.
За эти минуты Дарби совершенно утратил гордость, которой преисполнился
в последние месяцы. Большие, тяжелые капли гордости так и стекали по его
бедному лбу.
И вот как раз когда Бриджет, покончив с тем, что отец Кэссиди называет
избили... как бишь его? - изобличением, то есть дойдя до той сцены, когда
твоя жена, перечислив, на какие жертвы она ради тебя пошла и какие унижения
ей пришлось вытерпеть от твоей родни, наконец не выдерживает и начинает
безудержно и безутешно рыдать и тем самым сражает тебя наповал, - так вот,
как раз когда Бриджет, как я уже упомянул, перешла к заключительной части
выступления, Дарби поглубже натянул шляпу, заткнул уши и, одним прыжком
оказавшись у двери, пустился бежать по дороге в сторону гор Слив-на-Мон -
только его и видели.
Бриджет так и застыла на пороге, глядя ему вслед, - она просто дар речи
утратила от изумления. Все еще зажав уши, чтобы не слышать, как Бриджет
приказывает ему: "А ну вернись сейчас же!" - он долетел до ивы возле кузницы
Джои Хулигэна. Там он решил остановиться и передохнуть.
Стоял один из тех погожих, радостных осенних дней, что, кажется,
позаимствовали шляпу и легкий сюртук у мая. Солнце, ласково светившее на
небе среди легких белоснежных облаков, кажется, склонилось поближе к земле,
словно для того, чтобы поведать ей несколько шуток, а золотистые сжатые поля
и поросшие лиловым вереском холмы, мирные, точно погруженные в ленивую
истому, словно улыбались ему в ответ. Даже черный дрозд, прыгавший с ветки
на ветку в зарослях боярышника, поглядел на тех, кто ходил по земле, и
пропел: "Храни вас Господь!" И тотчас откуда-то сладкоголосой трелью