"Эммануил Казакевич. Двое в степи [H]" - читать интересную книгу автора

Последний, условно второй, час Джурабаев старался растянуть как можно
больше и таким образом простоял eщe два часа. За это время случилось одно
только происшествие: неподалеку, где-то за соседней деревней, где размещался
штаб армии, послышалась ружейная и пулеметная стрельба и разрывы, частые и
не очень громкие. Все это продолжалось минут десять с перерывами. Потом
стало тихо.
Только тогда, когда над степью забрезжило утро, Джурабаев окончательно
понял, что произошло нeчто необычное. Солнце, вначале ярко-красное,
постепенно стало раскаляться, белеть, и уже пригревало, когда Джурабаев
услышал близкие человеческие голоса. Он встрепенулся и крикнул:
- Стой! Кто идет?
Из пшеницы вышла группа красноармейцев, среди которых были и раненые.
Остановившись при внезапном окрике и разглядев Джурабаева, шедший впереди
боец сказал:
- Чего кричишь! Не видишь разве, кто идет?
- Стой! - повторил Джурабаев.
Солдаты переглянулись и пожали плечами. Хотя их было много, а Джурабаев
стоял один, он являлся часовым, то есть лицом неприкосновенным, человеком
почти не от мира сего. Каждый из них тоже не раз бывал часовым и изведал
чувство отрешенности и силы, даваемое часовому уставом. Поэтому они -
правда, нe без ворчания - послушно пошли вдоль полосы, обходя Джурабаева.
Вскоре они исчезли.
Через некоторое время появилась еще одна группа, гораздо более
многочисленная. Эта шла организованно, на повозках за ней следовали
минометы, и шествие замыкала кухня. Впереди колонны шел ширококостый,
немного брюзглый майор с узкими раскосыми глазами, а за ним несли знамя,
укутанное в серый чехол.
Остановленный окриком Джурабаева, майор пристально посмотрел на него и
спросил:
-- А что, тут в деревне часть какая стоит?
Джурабаев ничего не ответил, ибо знал устав.
-- Что ты, глухой, что ли?
Джурабаев сказал:
- Проходы.
- Ты что здесь охраняешь? - не унимался майор.
Джурабаев угрожающе сжал шейку приклада.
Колонна прошла.
Тревога сдавила сердце Джурабаева. Он то отходил от землянки на
несколько шагов ближе к станице, то снова подходил вплотную к черному
отверстию землянки; он подымался на цыпочки, стараясь увидеть хоть
что-нибудь за картофельным полем, за бахчой, полной арбузов и тыкв, за
тополями, на которых уже снова орали вороны.
Потом, отчаявшись что-нибудь узнать и кого-нибудь дождаться, он замер,
неподвижный и суровый, как изваяние, готовый ко всему и уже будто
безразличный ко всему.
Он видел, как в станицу въехали пушки и тут же покинули eе, как поток
людей уходил на восток, не задерживаясь. Проехали машины с ранеными. Пылили
обозы. Люди то и дело показывались из пшеницы, брели по картофельным полям и
пропадали из виду.
С запада, следом за уходящими войсками, медленно шло зарево: зажженные