"Эммануил Генрихович Казакевич. Весна на Одере (про войну)" - читать интересную книгу автора

рукой. Это короткое, несколько презрительное движение было, пожалуй,
красноречивее слов. Всем стало ясно, что никто никуда не пойдет, ничего не
сожжет и никого не перебьет - по крайней мере в присутствии гвардии
майора.
Понял это и Чохов. Враждебно взглянув на Лубенцова и сжав губы, он
больше не произнес ни слова.
- Немецкая армия еще отчаянно дерется, - сухо проговорил Лубенцов. -
И вы будете иметь возможность проявить свою прыть в бою...
Таня примирительно сказала:
- Поехали.
Все уселись в карету, и вскоре она, гремя колесами, въехала в
деревню. Здесь их встретила огромная надпись на маленькой ратуше:

Sieg oder Sibirien!*
_______________
* Победа или Сибирь!

Лубенцов перевел остальным этот невразумительный лозунг -
по-видимому, последнее изобретение Геббельса.
- Пугает фриц фрица нашей Сибирью, - даже немного обиженно сказал
рыжеусый. - А мне бы дожить до победы да поехать в свою Сибирь, к Василисе
Карповне и детям.
<Ямщик> остановил карету у одного из домов. То был красивый кирпичный
домик с высоким крыльцом, внутри было тихо и темно и пахло тленом. В то
время как <ямщик> распрягал лошадей, остальные шумно размещались в
холодных комнатах, с любопытством заглядывая в темные закоулки.
Внезапно на пороге появился <ямщик>. Он был чем-то взволнован и
сказал, обращаясь к Лубенцову:
- Товарищ гвардии майор, там в сарае что-то не тае...
Они вышли. В темноте двора похрюкивали свиньи. Сарай был полон дров.
А за темной массой поленьев фонарик Лубенцова осветил очертания пяти
повешенных.
- А, чёрт! - выругался Лубенцов. - Снимай! - скомандовал он и начал
резать ножом веревки.
Повешенные тяжело грохались об пол. В сарай вошли лейтенант и Чохов.
Лейтенант начал суетливо помогать Лубенцову. Чохов стоял в стороне. Его
папироса светилась в темноте сарая.
Двое подавали еще признаки жизни. Это были старуха и маленькая
девочка. Их внесли в дом, Таня начала приводить их в чувство. Девочка
вскоре уже сидела рядом с Таней на диване, одной рукой потирая шею, а
другой крепко уцепившись за руку незнакомой женщины. Старуха, не глядя на
окружающих ее молчаливых русских, стала ходить по комнате, тяжело шаркая и
убирая разбросанные на полу вещи.
Лубенцов немного знал немецкий язык, и хотя запас его слов почти
исчерпывался чисто военным лексиконом, ему все-таки удалось расспросить
старуху.
Оказалось, что ее сын, местный национал-социалистский активист, не
успел эвакуироваться и в страшной панике решил повеситься и повесить всю
семью. Прошлой ночью прошли русские танки, с утра советские войска шли и
шли весь день, и, поняв, что бежать уже невозможно, хозяин дома привел в