"Александр Петрович Казанцев. Купол надежды" - читать интересную книгу автора

хозяйство взялся крепко, как "о всех четырех ногах". Благо лошаденка у них
завелась. Как инвалиду гражданской войны и за сына погибшего Советская
власть им выделила. Колька гарцевал без седла на коне, когда бороновал свою
полоску.
Но случился в двадцатом году недород. Едва на семена собрали зерна.
Отец запрятал мешки и винтовкой семейству грозил, ежели кто осмелится к ним
прикоснуться.
Так и зимовали впроголодь, отощали все. Весной стали травы собирать,
не дай бог хлеб еще не уродится.
И не уродился. Да еще как не уродился!
Жуткое выдалось то лето. Жара стояла на дворе, как в печи. И гарью
несло. Леса горели. Пересохли. В воздухе сухим туманом висела мгла. Муть
вокруг, словно через закопченное стекло глядишь на белый свет.
Речушку в овраге сперва куры могли переходить. Потом ни воды в ручье,
ни кур не осталось. И дно высохло.
Отец приказал колодец углублять. Оба братишки по очереди спускались, а
Колька с сестренкой вверху ведра принимали. Да только песок поднятый чуть
влажным оказался, а воды - ни капли. Ушла вода - и не подкопаешься.
Пришлось Кольке на буланой их кляче воду с Волги за пятнадцать верст
возить. А мальчонке - радость, мужиком себя понимал.
И за все лето ни одного дождя.
Выросла в поле не пшеница, а так - щетина одна. Почти и без колосьев
вовсе. И так по всей Волге, говорят. Советская власть, конечно, помогла бы,
да сама чуть жива была после гражданской войны да разрухи. И с Врангелем
только-только рассчитались в Крыму, царское отребье в море спихнули.
Хорошо помнил Коля отца, ковылявшего на деревяшке, вынужденного
наклонять голову, когда в избу входил. Глаза у него, как у всех Анисимовых,
незлые, голубые, словно Волга в ясный день, только очень уж пристальные.
Смотрел пристально и делал все пристально. И ел тоже пристально. Не приведи
бог, крошки хлебные на пол смахнуть. С размаху бил, как дед Анисим в драке.
И в шапке есть не дозволял, хоть бы и в поле. Коли ешь, обнажай голову. И
даже если пьешь. В знак величайшего благолепия и благодарности за
еду-питье, человеку дарованное.
Но не даровали ныне ни господь, ни мать-земля ни еды, ни литья...
Наступил голод.
Ох, как помнил его Коля Анисимов! Мать в ногах у отца валялась,
высохшая, жалкая, уже без слез умоляя отдать семейству запрятанные мешки.
Да не соглашался отец, словно не одна нога у него, а весь он будто
деревянный. На весну семена берег.
А собирали эти мешки, горько сказать как. Не косили, не жали, а по
колоску обирали зернышки в мешочки. И не дай бог за щеку хоть зернышко
положить, сжевать, культей своей отец зашибить мог. Ощипывали колоски, как
птички небесные. Так по всей полоске и прошлись по растрескавшейся земле с
жесткой щетиною. Да и собрали всего два неполных мешка. Их и запрятал отец.
Только Колька один и знал куда, да помалкивал. Отца боялся. Крут он был,
как дед Анисим в молодечестве.
Зря валялась у отца в ногах мать, так ничего и не выпросила. Ели
лебеду, будто белену. Одурманенные ходили, шатались, падали.
Сбрую лошадиную съели, похлебку из нее сколько дён варили. На весну
веревочную уздечку плести зачали. Коня отец тоже на весну берег, все