"Джакомо Джироламо Казанова. История моей жизни " - читать интересную книгу автора

была моя венецианка, я обнаруживал черты ее в каждой по очереди и не щадил
Исмаила, который, по видимости, успокоился. Достойный этот человек
приятнейшим образом изобличил меня во лжи и вкусил от самой сладостной
мести, но, дабы получить с меня долг, ему пришлось платить самому. Оставляю
читателю заботу сосчитать, кто из нас остался в проигрыше; но, думается мне,
чаша весов должна склониться в сторону Исмаила, ибо он понес все расходы.
Что до меня, то я более у него не бывал и о приключении своем никому не
рассказывал. Три сирены удалились, оргия кончилась, и мы, не зная, что
сказать друг другу, лишь посмеялись над нею. Угостившись отменными вареньями
разных сортов и выпив несколько чашек кофе, мы расстались. Единственный раз
испытал я в Константинополе удовольствие подобного рода - и воображение
участвовало в нем более, нежели реальность.
Несколькими днями позже я с раннего утра явился к Юсуфу; накрапывавший
дождик не дал мне прогуляться в саду, и я направился в обеденную залу, где
никогда не встречалось мне ни души. Вдруг при моем появлении поднимается с
места очаровательная женская фигура и быстро набрасывает на лицо, опустивши
со лба, плотную вуаль. Рабыня, что сидела у окна спиною к нам и вышивала на
пяльцах, не двигается со стула. Извинившись, я показываю намерение
удалиться, но женщина на чистом итальянском языке велит мне остаться и
ангельским голосом произносит, что Юсуф, уходя, наказал ей занимать меня
беседой. Указав на подушку, покоившуюся на других двух, побольше, она
приглашает меня сесть; я повинуюсь, и она усаживается, скрестив ноги, на
подушку прямо напротив меня. Я решил, что вижу перед собою Зельми и что
Юсуфу вздумалось мне доказать, что он не трусливей Исмаила. Удивившись этому
его поступку, которым нарушал он собственные свои правила и рисковал,
пробудив во мне любовь, замутить согласие мое с его планами, я, однако,
полагал, что бояться мне нечего, ибо не мог сделать решительного шага, не
увидав прежде ее лица.
- Полагаю, тебе неизвестно, кто я, - сказала маска.
- Не имею понятия.
- Уже пять лет, как я супруга твоего друга, а родилась на Хиосе. Когда
он взял меня в жены, мне было тринадцать лет.
Пораженный своевольством Юсуфа, дерзнувшего позволить мне вести беседы
с его женой, я почувствовал себя непринужденнее и подумал было попытать
счастья; но мне надобно было увидеть ее лицо. Когда видишь одно лишь
прекрасное, скрытое одеждами тело, но не видишь головы, родятся только те
желания, что нетрудно утолить; огонь, возжигаемый им, подобен костру из
соломы. Предо мною был прекрасный, изящный идол, но я не видел души его, ибо
глаза таились за газовым покрывалом. Я видел обнаженные руки ее,
ослепительной белизны и формы, и кисти, подобные Альцининым, dove ne nodo
appar ne vena eccede *; я воображал себе все остальное, ту нежную
поверхность форм, какую единственно способны были скрыть мягкие складки
муслина. Все это наверное было прекрасно, но мне хотелось прочесть в глазах
ее душу, оживлявшую все, что мне угодно было себе представить. Восточные
одежды являют жадному взору все, и более, ничего не скрывая, но, словно
прекрасная глазурь на вазе саксонского фарфора, мешают на ощупь распознать,
каковы краски цветов и фигур. Женщина эта одета была не как султанша, но
наподобие хиосской Арканы: юбки открывали взгляду моему ее ноги до половины
икры, и форму ляжек, и очертания высоких бедер, которые, сужаясь,
превращались в восхитительно тонкую талию, стянутую широким синим кушаком с