"Джакомо Джироламо Казанова. История моей жизни " - читать интересную книгу автора

ничего не оставалось, как вытащить шпагу - но ему это и в голову не пришло.
Я бросил его, окровавленного, распростертым на земле, пересек окружавшую
толпу зевак и отправился в Спилеа, дабы в кофейном доме разбавить лимонадом
без сахара горечь во рту. Не прошло и пяти минут, как вокруг меня столпились
все молодые офицеры гарнизона и стали в один голос твердить, что мне должно
было убить его; наконец они мне надоели: я обошелся с ним так, что если он
не умер, то не по моей вине; и быть может, обнажи он шпагу, я убил бы его.
Получасом спустя является адъютант генерала и от имени Его
Превосходительства велит мне отправляться под арест на Бастарду. Так зовется
главная галера; арестанта здесь заковывают в ножные кандалы, словно
каторжника. Я отвечаю, что расслышал его, и он удаляется. Я выхожу из
кофейни, но вместо того чтобы направиться к эспланаде, сворачиваю в конце
улицы налево и шагаю к берегу моря. Иду с четверть часа и вижу привязанной
пустую лодку с веслами; сажусь, отвязываю ее и гребу к большому
шестивесельному каику, что шел против ветра. Достигнув его, прошу карабукири
поднять парус и доставить меня на борт видневшегося вдали большого рыбачьего
судна, что направлялось к скале Видо; лодку свою я бросаю. Хорошо заплатив
за каик, поднимаюсь на судно и завожу с хозяином торг. Едва ударили
мы по
рукам, он ставит три паруса, свежий ветер наполняет их, и через два часа, по
его словам, мы уже были в пятнадцати милях от Корфу. Ветер внезапно стих, и
я велел грести против течения. К полуночи все сказали, что не могут рыбачить
без ветра и выбились из сил. Они предложили мне отдохнуть до рассвета, но я
не хочу спать. Плачу какую-то безделицу и велю переправить меня на берег, не
спрашивая, где мы находимся, дабы не пробудить подозрений. Я знал одно: я в
двадцати милях от Корфу и в таком месте, где никому не придет в голову меня
искать. В лунном свете виднелась лишь церквушка, прилегающая к дому,
длинный, открытый с двух концов сарай, а за ним луг шагов в сто шириною и
горы. До зари пробыл я в сарае, растянувшись на соломе, и, несмотря на
холод, довольно сносно выспался. То было первого числа декабря, и, невзирая
на теплый климат, я закоченел без плаща в своем легком мундире.
Заслышав колокольный звон, я направляюсь в церковь. Поп с длинной
бородою, удивившись моему появлению, спрашивает по-гречески, ромео ли я,
то
бишь грек; я отвечаю, что я фрагико, итальянец; не желая далее слушать,
он
оборачивается ко мне спиною, уходит в дом и запирает двери.
Я возвращаюсь к морю и вижу, как от тартаны, что стояла на якоре в
сотне шагов от острова, отчаливает четырехвесельная лодка и, подплыв к
берегу, оказывается с сидящими в ней людьми как раз там, где я стоял. Предо
мною обходительный на вид грек, женщина и мальчик лет десяти - двенадцати.
Я спрашиваю грека, откуда он и удачно ли было его путешествие; он
по-итальянски отвечает, что плывет с женою своей и сыном с Цефалонии и
направляется в Венецию; но прежде он хотел слушать мессу в церкви Пресвятой
Девы в Казопо, дабы узнать, жив ли его тесть и заплатит ли он приданое жены.
- Как же вы это узнаете?
- Узнаю от попа Дельдимопуло: он сообщит мне в точности оракул
Пресвятой Девы.
Повесив голову, плетусь я за ним в церковь. Он говорит с попом и дает
ему денег. Поп служит мессу, входит в sancta sanctorum * и, явившись оттуда