"Джакомо Казанова. Мемуары " - читать интересную книгу автора

в беседу.
Постепенно Казанова возвышает голос, направляя слова через головы
окружающих. Он по-актерски придает гласным мягкую певучесть, а согласным -
ритмическую раскатистость. И все слышнее раздается его голос из рамок ложи,
громкий и настойчивый, ибо он хочет, чтобы насторожившиеся соседи слышали,
как остроумно и свободно разговаривает он по-французски и по-итальянски, как
ловко цитирует Горация... Как бы невзначай кладет он руку в перстнях на
барьер ложи таким образом, чтоб издалека можно было видеть дорогие кружевные
манжеты и, прежде всего, блеск громадного солитера на его пальце. Теперь он
предлагает кавалерам из усыпанной алмазами табакерки мексиканский
нюхательный табак "Мой друг, испанский посланник, прислал мне его вчера с
курьером", доносятся его слова в соседнюю ложу, а когда один из кавалеров
вежливо восхищается миниатюрой на табакерке, он бросает небрежно, но
достаточно громко, чтобы его слова распространились по залу: "Подарок моего
друга и милостивого государя, кельнского курфюрста".
Так он болтает, по-видимому, совершенно небрежно; однако, рисуясь,
хвастун в то же время зорко следит глазами хищной птицы за производимым им
впечатлением. Да, все заняты им, он ощущает на себе любопытство женщин,
чувствует, что вызвал внимание, изумление и восхищение, и все это придает
ему еще больше смелости. Ловким маневром он перебрасывает разговор в
соседнюю ложу, где сидит фаворитка герцога, и благосклонно- он это
чувствует- слушает его прекрасную французскую речь. И с почтительным жестом,
рассказывая о какой-то красавице, он рассыпает перед ней галантности,
которые она принимает с ответной улыбкой. Теперь его друзьям не остается
ничего другого, как представить шевалье высокопоставленной даме. И дело уже
в шляпе. Завтра он будет обедать с высшими представителями города; завтра
вечером он в одном из дворцов предложит устроить маленькую игру в фараон и
будет обирать их, завтра ночью он будет спать с одной из этих блестящих,
раздетых в своих платьях женщин - и все это благодаря своей отважной,
уверенной и энергичной хватке, своей воле к победе и мужественной, открытой
красоте смуглого лица, которые дали ему все: улыбку женщин и солитер на
пальце, усыпанную бриллиантами часовую цепочку и золотые петлицы, кредит у
банкиров и дружбу дворян и то, что прекраснее всего: свободу в бесконечном
многообразии жизни.
Тем временем примадонна приготовилась начать новую арию. Казанова, уже
приглашенный обвороженными его светским разговором кавалерами, уже милостиво
позванный к утреннему приему фаворитки, возвращается, после глубокого
поклона, на свое место, садится и, опираясь левой рукой на шпагу, склоняет
красивую голову, чтобы, как знаток, слушать пение. За его спиной, из ложи в
ложу, из уст в уста, шепотом несутся любопытный вопрос и ответ: "Шевалье де
Сейнгаль!". Подробностей о нем не знает никто, - ни откуда он пришел, ни чем
он занимается, ни куда направляется; но имя его жужжит и гудит по всему
темному и любопытному залу, забрасывается, танцуя, как невидимое, мелькающее
пламя, наверх на сцену, к охваченным таким же любопытством певицам. И вдруг
маленькая венецианская танцовщица заливается смехом: "Шевалье де Сейнгаль?
Ах, этот обманщик! Да ведь это же Казанова, сын Буранеллы, маленький аббат,
который пять лет тому назад ловко украл девственность у моей сестры,
придворный шут старика Брагадина, хвастун, дрянчуга и авантюрист!" Но она,
по-видимому, не слишком возмущена его проделками, ибо из-за кулис она
подмигивает ему, как старому знакомому, и многозначительно подносит кончики