"Н.Казандзакис. Последнее искушение Христа " - читать интересную книгу автора

этом в учетной книге: "Выдана милостыня, на столько-то грошей, такому-то,
такого-то числа, в таком-то часу", - ты еще потребуешь положить учетную
книгу вместе с собой в могилу, чтобы открыть ее перед Богом, вместе с ним
подвести итог и взыскать миллионы в вечной жизни. И ты, лгун, болтун,
пустомеля, нарушающий все заповеди Божьи, воруя, прелюбодействуя, убивая,
чтобы затем проливать слезы, бить себя в грудь и воспевать свои прегрешения
под звон кифары, - ты, умник, четко уяснил Себе, что Бог эсе прощает певцу,
ибо сам Он без ума от песен. И ты, острое стрекало в нашем заду, Фома, и сам
я, умопомрачительный стяг, утративший рассудок, бросивший жену свою и детей
своих и отправившийся на поиски Мессии! Давайте же все вместе - дьяволы,
ангелы, людишки, человечишки, ибо все нужны для нашей великой цели, --
давайте же схватим его, ребята!
Он засмеялся, поплевал на руки, распрямил громадные ножищи.
- Хватай его, ребята! - снова закричал рыжебородый и пустился бегом
вниз с горы к Назарету.
Люди и горы расплылись дымкой и исчезли, сонные зеницы наполнились
тьмой, лишенной сновидений, и уже ничего не было слышно в необъятном сне,
кроме тяжелого топота ножищ, попирающих гору и устремляющихся Долу.
Сердце спящего учащенно забилось. "Они идут сюда! Идут! - кричала в
отчаянии его душа. - Идут!"
Он встрепенулся - так ему показалось во сне - поспешно вытолкал
столярный верстак за дверь, свалил на него все свои инструменты - большие и
мощные рубанки, пилы, тесла, молотки, отвертки и, наконец, невообразимо
тяжелый крест, над которым он трудился последние дни, - затем снова забился
в опилки и стружки и стал ждать.
Странный покой - тревожный, сжатый, давящий, в котором не было слышно
не только дыхания селения, но и дыхания Бога. Все, в том числе и
бодрствующий демон, погрузилось в неизмеримо глубокий, темный, пересохший
колодец. Сон ли, смерть ли, бессмертие или же Бог - что это было? Юноша
испугался: он почувствовал приближение опасности, собрал все свои силы,
поднес руку к горлу, в котором уже прерывалось дыхание, - и проснулся.
Он был весь в поту. Из всего сновидения запомнилось только, что кто-то
преследовал его. Но кто? Был ли этот кто-то один или же преследователей было
много? Были ли это люди или демоны? Он не помнил.
Юноша напряг слух, прислушался. Теперь в спокойствии ночи было слышно
исходящее из множества грудей и множества душ дыхание селения. Где-то
шелестело дерево, жалобно скулила собака, а на самом краю села мать,
медленно, надрывно убаюкивала младенца...
Ночь была полна хорошо знакомых, дорогих сердцу шорохов и вздохов.
Молвила земля, молвил Бог, и юноша утихомирился. На мгновение ему стало
страшно: казалось, что он остался один-одинешенек на всем белом свете.
Из стоявшей рядом лачуги, где спали родители юноши, донеслось тяжелое
дыхание престарелого отца. Бедняга не мог уснуть: С мучительными усилиями он
раскрывал и вновь смыкал уста, пытаясь заговорить. Годами терпит он эту
муку, не в силах произнести членораздельно слова, лежит в постели разбитый
параличом и тщетно пытается совладать с собственным языком. От натуги он
исходит потом, изо рта у него текут слюни, и лишь изредка после страшного
напряжения, уже придя в отчаяние, он все же собирает по слогам одно, всего
лишь одно и неизменно одно и то же слово: "А-до-на-и! Адонаи", - и ничего
больше... "Адонаи"... Когда уста его выдавливают это слово полностью, он