"Никоc Казандзакиc. Я, грек Зорба (Роман) " - читать интересную книгу автора

- Трудно? Почему?
Старик ответил не сразу. Он снова медленно прошелся взглядом
вдоль берега. После ночи на палубе с его кудрявых седых волос скатывались
капельки росы. Лучи восходящего солнца осветили даже самые глубокие морщины
его щек, подбородка и шеи.
Наконец его толстые отвисшие губы, похожие на козлиные,
шевельнулись:
- Утром мне всегда так трудно раскрыть рот. Очень трудно, извини меня.
Он замолчал, и его небольшие круглые глаза снова впились в берега Крита.
Прозвенел колокол, приглашая к завтраку. Из кают стали
появляться мятые зеленовато-желтые лица. Женщины со спутанными шиньонами
тянулись, спотыкаясь, от столика к столику. От них несло рвотой и
одеколоном, а в их взглядах сквозили волнение, страх и глупость.
Зорба, сидя напротив меня, с наслаждением тянул свой кофе
небольшими глотками, ел хлеб, намазав его маслом и медом. Его лицо
мало-помалу светлело, становилось добрее, рот смягчился. Я тайком
разглядывал его, в то время как он медленно освобождался от сна и глаза его
все ярче разгорались. Старик зажег сигарету, с удовольствием затянулся и
выпустил из своих волосатых ноздрей голубоватый дым. Он удобно уселся на
восточный манер, подложив под себя правую ногу. Только теперь он был в
состоянии говорить.
- Впервые ли я приезжаю на Крит? - начал он... (полузакрыв глаза, он
смотрел вдаль прямо перед собой, вершина Иды исчезала позади нас). Нет, это
не первый раз. В 1896 году я уже был настоящим мужчиной. Мои усы и волосы
были своего естественного цвета - черные, как воронье крыло. У меня были все
тридцать два зуба и когда я напивался, то съедал закуску вместе с тарелкой.
Но именно в это время дьяволу понадобилось, чтобы на Крите вспыхнула
революция.
В ту пору я торговал вразнос в Македонии. Я ходил по деревням,
торгуя галантереей, и вместо денег просил сыр, шерсть, масло, кроликов,
кукурузу, затем я продавал все это и зарабатывал таким образом вдвое больше.
Куда бы я ни попадал, я всегда знал, где смогу переночевать. В любой деревне
всегда найдется сострадательная вдовушка. Я давал ей катушку ниток, гребень
или же черную косынку в знак траура по покойному супругу и спал с ней. Это
было недорого! Хорошая жизнь, хозяин, стоит недорого. Но, как я уже сказал
тебе, на Крите снова взялись за оружие. Черт возьми! "Собачья жизнь! -
сказал я себе. - Этот Крит никогда не даст нам покоя". Я отложил в сторону
катушки и гребенки, взял в руки ружье и, присоединившись к другим
повстанцам, пустился в путь, чтобы достичь Крита.
Зорба замолчал. Мы двигались теперь вдоль песчаного, спокойного
берега бухты. Волны тихо накатывались и, не разбиваясь, оставляли на песке
легкую пену. Облака постепенно разошлись, солнце сверкало, и суровый Крит
мирно улыбался.
Зорба повернулся, бросив на меня насмешливый
взгляд.
- А что, хозяин, ты, наверное, думаешь, что я начну подсчитывать
количество турецких голов, которые я отрезал, и турецких ушей, которые
заспиртовал, - обычное дело на Крите... Ничего такого я не скажу! Это
нагоняет на меня тоску, мне становится стыдно. Откуда эта злость, спрашиваю
я сейчас себя. А тогда у меня в мозгах был свинец. Откуда взялась эта