"Никоc Казандзакиc. Я, грек Зорба (Роман) " - читать интересную книгу автора

идее во имя своего племени, во имя Бога? Что же, чем выше занимает положение
хозяин, тем длиннее становится веревка раба? В этом случае он может
резвиться и играть на более просторной арене и умереть, так и не
почувствовав веревку. Может быть, это называют свободой?"
К концу дня мы высадились на песчаном берегу. Белый песок,
словно просеянный сквозь тончайшее сито, олеандры еще в цвету, фиговые
деревья, цератонии и дальше справа низкий серый холм без единого деревца,
похожий на лицо лежащей навзничь женщины, чья шея исполосована
темно-коричневыми жилами лигнита.
Дул осенний ветер. Медленно проплывали рваные облака, накрывая
ползущей тенью землю. Другие облака угрожающе поднимались в небо. Солнце то
сверкало, то вновь скрывалось, и лик земли то ярко освещался, то снова
темнел, словно живое взволнованное лицо.
Я остановился на минуту на песке и осмотрелся. Предо мной
простиралось священное уединение, - печальное, чарующее, как пустыня.
Буддийская поэма отторглась от земли и проникла в самые глубины моего
существа. "Когда же, наконец, останусь я в одиночестве, без товарищей, без
радости и печали, с одной только святой уверенностью, что все вокруг не что
иное, как сон? Когда же одетый в рубище, не имея желаний, уединюсь я,
счастливый, в горах? Когда же без страха видя, что тело мое - болезнь и
преступление, старость и смерть-я, свободный, преисполненный радости,
укроюсь в лесу? Когда? Когда же? Когда?"
Подошел Зорба со своей сантури в руках.
- Вот он, лигнит! - сказал я, чтобы скрыть волнение, и указал в сторону
холма с лицом женщины. Но Зорба нахмурил брови, не повернув головы:
- Потом, сейчас не время, хозяин, - сказал он, - надо сначала, чтобы
земля остановилась. Она еще качается, черт бы ее побрал, она качается,
шлюха, наподобие палубы корабля. Пойдем быстрее в деревню. И он двинулся
большими шагами вперед. Двое босоногих мальчишек, загорелых, похожих на
маленьких феллахов, подбежали и ухватились за чемоданы. Толстый таможенник с
голубыми глазами курил наргиле в сарае, служившем конторой. Он искоса
посмотрел на нас, перевел отрешенный взгляд на чемоданы и слегка шевельнулся
на стуле, словно хотел встать, но у него на это не хватило решимости.
- Добро пожаловать! - сказал он, будто в полусне, медленно приподняв
мундштук своего наргиле. Один из мальчишек подошел ко мне и подмигнул
черными, как маслины, глазами:
- Он не с Крита! - сказал он насмешливо. - Ишь, лентяй какой!
- А что, жители Крита - не лентяи?
- Они тоже лентяи... они тоже... - ответил маленький
критянин, - но не такие.
- Деревня далеко?
- Да вот она! Рядом совсем! За садами, в лощине. Хорошая деревня,
господин. Земля обетованная. Есть цератонии, фасоль, горох, оливковое масло,
вино. А там, дальше, растут огурцы и дыни, самые скороспелые на Крите. Это
все от африканского ветра, господин, их так и распирает. Когда спишь в
огороде, то слышно, как они потрескивают: крак! крак! и созревают за одну
ночь.
Зорба шел впереди, забирая немного в сторону. У него до сих пор
кружилась голова.
- Смелее, Зорба! - крикнул я ему. - Мы выкарабкались,