"Бернгард Келлерман. Братья Шелленберг" - читать интересную книгу автора

Словом, Раухэйзен сказал мне на прощание, что во всякое время готов к моим
услугам, если он мне когда-нибудь понадобится. "Вы были опорой моему
единственному сыну в его смертный час, - сказал он. - Я вам навеки обязан".
"Война окончилась, и я очутился на улице. Четыре года подставлял я
спину, прикрывал родину своим телом, как принято красноречиво выражаться, и
вот мне предоставили околевать. Так как я ничему не учился и ничего не умел
делать, то хотел поступить в новую армию. Но мать Лизы в ужасе всплеснула
руками. Ради бога, как можешь ты об этом думать, ни за что, никогда! Она
этого не переживет Ты ведь знаешь ее, эту чванливую дуру!
"Ну, ладно, я подчинился желанию этой глупой старухи, которая тиранит
своим самомнением всех окружающих. Где-нибудь, думал я, найдется для меня
занятие. Я начал обивать пороги. Повсюду меня очень вежливо принимали,
записывали мой адрес, тем дело и кончилось. Многие мои боевые товарищи
занимали превосходные должности. Как же они, черт побери, добились их? В
последние годы войны они сидели в разных военных учреждениях, во всяких
отделах снабжения, где им нетрудно было приобрести связи с промышленным
миром. Я не хочу их осуждать, нимало, не толкуй, пожалуйста, ложно моих
слов, но, как бы то ни было, у них завелись такие связи, и этими связями в
конце концов им удалось отлично воспользоваться. Были, например, такие
тайные советники, которым приходилось вести переговоры касательно
удовлетворения пароходных обществ, теперь они занимают руководящие места в
этих пароходных обществах. Вот что значат хорошие связи, душа моя! За твое
здоровье!
"У меня связей не было, и так как я был таким же неучем и невеждою, как
все остальные, то нигде не мог пристроиться. В конце концов, когда письма
Лизы начали становиться все более жалобными и умоляющими, я сделал то, что
Лизе и ее матери с самого начала казалось самым естественным. Я обратился к
старику Раухэйзену. Тебе легко понять, отчего мне был тягостен этот шаг. Его
сын случайно умер у меня на руках, и я за это... Ну, словом, это было не по
мне, но я в этом уступил. Заметь, что до сих пор я всегда и во всем уступал.
Но теперь это кончено.
"Итак, я написал Раухэйзену, и, к величайшему моему удивлению, он
ответил мне немедленно. Три дня спустя я был приглашен на превосходное
жалование. Говорю прямо: превосходное, потому что пользы я вначале не
приносил никакой. Я назначен был одним из секретарей Раухэйзена и подвергся
надлежащей дрессировке. Ровно в половине восьмого утра мне надлежало быть на
месте. Раухэйзен встает в шесть часов. Является массажист, парикмахер,
банщик. Камердинер одевает его, без четверти в семь Раухэйзен завтракает, и
в четверть восьмого машина увозит его в бюро. Мы, секретари, стоим на страже
и ждем звонка повелителя. Наша обязанность - напоминать, записывать, мы -
живые блокноты. Мы ведем переговоры с начальниками отделений, делаем
заметки, докладываем. Словом, это была дьявольская служба.
"Так протекала моя жизнь полтора года подряд. Вот сколько времени
понадобилось мне, дорогой мой Михаэль, чтобы понять... Ты догадываешься, что
я понял?
Не ожидая ответа Михаэля, Венцель продолжал:
- Ты этого не можешь угадать, и поэтому я тебе прямо скажу: я понял,
что был отъявленным дураком, как и все другие секретари и директора,
вращавшиеся вокруг солнца - Раухэйзена. Многие из этих дураков не поняли
этого еще и теперь и никогда не поймут.