"Серен Кьеркегор. Страх и трепет" - читать интересную книгу автора

Существует знание, которое стремится ввести в мир духа все тот же закон
безразличия, соответственно которому воздыхает весь внешний мир. Такое
знание предполагает, что довольно постигнуть нечто великое и всеобъемлющее,
и никакого другого УСИЛИЯ более не нужно. Но зато такое знание и не обретает
хлеба, оно погибает от голода, тогда как вокруг него все обращается в
золото. Так что же ему известно? В Греции всех времен были тысячи людей, к
которым присоединились затем бесчисленные последователи, - тысячи людей,
знавших обо всех триумфах Мильтиада, но был лишь один, потерявший из-за них
сон.[38] Прошли уже бесчисленные поколения тех, кто слово в слово знал
повесть об Аврааме, но скольких из них эта повесть лишила сна? Однако
повесть об Аврааме имеет ту замечательную особенность, что она всегда
останется одинаково великолепной, независимо от скудости или недостаточности
нашего понимания; но даже само это понимание приходит лишь в том случае,
если мы готовы трудиться и нести свою долю тяжести.[39] Трудиться же никому
не хочется, хотя все и были бы не прочь понять повесть. Люди говорят к вящей
чести Авраамовой, но все же - как именно они говорят? Как правило, для всего
этого находят обыденное выражение: "Величие состояло в том, что он настолько
любил Бога, что готов был пожертвовать для него самым лучшим". Это
совершенно верно, но "лучшее" - весьма неопределенное выражение. В процессе
мышления и речи можно с легкостью отождествлять Исаака с "лучшим", и тот,
кто так размышляет, вполне может покуривать свою трубку во время
размышления, тогда как слушатель может при этом с полным правом лениво
вытягивать ноги. И если тот богатый юноша, который встретил на дороге
Христа, продал все свои имущество и раздал деньги бедным,[40] то мы будем
восхвалять его, как хвалим все великое, но не сумеем понять даже его, не
приложив некоторых усилий; а ведь он никак не сумел бы стать Авраамом, даже
пожертвуй он самым лучшим. Что при этом выпадает из повести об Аврааме - это
страх,[41] ибо по отношению к деньгам у меня нет никаких этических
обязательств, тогда как по отношению к сыну у отца существуют самые высокие
и самые святые обязательства. И все же страх - это нечто весьма опасное для
слабых, потому о страхе обычно забывают, даже если хотят рассказывать об
Аврааме. Об этом рассказывают, но в процессе самого изложения слова "Исаак"
и "лучшее" взаимозаменяются, и тогда все идет прекрасно. И если тут вдруг
окажется, что кто-то из слушателей страдает от бессонницы, недалеко и до
самого опасного, глубокого, трагического и комического недоразумения. Такой
слушатель отправляется домой, собираясь сравняться с Авраамом; ибо сын - это
конечно же лучшее, что у него есть. Если рассказчик вдруг прослышит об этом,
он может пойти к такому человеку, собрать все свое духовное достоинство и
воскликнуть: "Ужасный человек, выродок рода человеческого, какой это дьявол
тебя обуял, что ты хочешь убить собственного сына!" И священник, который не
ощущал никакого особенного жара и рвения во время проповеди об Аврааме, сам
будет в изумлении от справедливого гнева, с каким он накинется на этого
беднягу; он будет доволен собою, ибо никогда еще ему не доводилось говорить
с таким огнем и такой едкостью; он скажет потом самому себе и своей жене: "Я
настоящий оратор, мне не хватает разве что подходящего случая, а когда я в
воскресенье рассказывал об Аврааме, меня это просто как-то не увлекало". И
если у такого оратора еще остается некая доля здравого рассудка, который
можно утратить, я думаю, он потеряет и эту толику разума, коль скоро грешник
ответит ему холодно и с достоинством: "Это ведь как раз то, о чем вы сами
проповедовали в воскресенье". Как может нечто подобное прийти в голову