"Серен Кьеркегор. Страх и трепет" - читать интересную книгу автора

Что касается меня, то я никогда не испытывал недостатка в мужестве,
чтобы додумать мысль до конца; до сих пор я еще не устрашился ни одной идеи,
и случись мне наткнуться на такую, я надеюсь, что мне, по крайней мере,
достанет честности сказать: я страшусь этой мысли, она затрагивает во мне
какие-то иные струны, и потому я не желаю думать об этом. Если я поступаю
неправильно, наказание конечно же не замедлит меня настигнуть. И даже
признай я истинным суждение, что Авраам был убийцей, я все же не уверен, что
тем самым заставил бы замолчать голос своего благочестия. Но если бы я сам
действительно думал так, я наверняка промолчал бы об этом, ибо в подобные
мысли не стоит посвящать других. Но Авраам - не иллюзия, он завоевал свою
славу отнюдь не во сне, он не обязан своей славой капризу судьбы.
Но можно ли, в самом деле, рассказывать об Аврааме без оговорок, не
подвергаясь риску, что отдельный человек запутается и сделает нечто
подобное? Но если я не осмелюсь на это, тогда уж лучше вообще промолчать об
Аврааме, и прежде всего мне не хотелось бы унижать его так, чтобы вследствие
этого он превращался в ловушку для слабых. Если же веру считают главным, то
есть, собственно, такой, какая она и есть, тогда, мне кажется, в наше время
можно говорить об этом безо всякого риска, поскольку это время едва ли особо
отличается в вере; ибо только посредством веры можно обрести сходство с
Авраамом, а вовсе не посредством убийства. Когда любовь превращают в
мимолетное настроение, в приятное волнение, свойственное человеку, тогда и
говоря о делах любви, по существу расставляют подобные же ловушки для
слабых. Преходящие волнения испытывал каждый, но если при этом человек
пожелал бы совершить все те ужасные поступки, которые любовь освящает как
бессмертные деяния, все окажется потерянным как для самих поступков, так и
для тех, кто заблуждается подобным образом.
Стало быть, об Аврааме вполне можно говорить; ибо величие никак не
может повредить, коль скоро его постигают в этом его величии; оно подобно
обоюдоострому мечу, который убивает и спасает. Если бы жребий говорить об
этом пал на меня, я начал бы с того, что указал, каким благочестивым и
богобоязненным мужем, достойным того, чтобы называться Божиим избранником,
был Авраам. Только такой человек может подвергаться подобному испытанию; но
кто действительно таков? Затем я показал бы, насколько Авраам любил Исаака.
Для этой цели я попросил бы всех добрых духов быть со мною рядом, чтобы мое
повествование стало столь же страстным, какой бывает отеческая любовь.
Надеюсь, что сумел бы описать ее таким образом, что ни один отец во всех
наших царствах и землях не осмелился бы утверждать, будто он тоже любит сына
так. А ведь если он не любит сына, как Авраам, тогда всякая мысль о том,
чтобы принести в жертву Исаака, будет искушением. Обо всем этом уже можно
было бы говорить на протяжении нескольких воскресений, так что не стоит
чересчур забегать вперед. И если бы все было рассказано верно, последствия
оказались бы таковы, что часть отцов вообще не стремилась бы услышать
больше, но пока что радовалась тому, что им посчастливилось любить так, как
любил Авраам. И если бы затем один из них, услыхав о величии, но также и об
ужасе Авраамова деяния, осмелился вступить на тот же путь, я поспешил бы
оседлать коня и поехать с ним. И при каждой остановке, пока мы не добрались
до горы Мориа, я объяснял бы ему, что можно еще повернуть назад, раскаяться
в том недоразумении, из-за которого его призвали подвергнуться искушению
таким образом; я объяснял бы ему, что он может признаться в недостатке
мужества; так что, если Бог пожелает иметь Исаака, ему придется взять его