"Серен Кьеркегор. Страх и трепет" - читать интересную книгу автора

притворяясь, будто это - ничто. Мне небезызвестны нужды и опасности жизни, я
не боюсь их и мужественно иду им навстречу. Мне хорошо знакомо ужасное, моя
память для меня - верная супруга, а моя фантазия - в отличие от меня
самого - прилежная девица, что целый день напролет сидит за работой и умеет
так красиво рассказывать мне об этом по вечерам, что мне порой самому
хочется взглянуть на все это, несмотря на то что она далеко не всегда рисует
передо мной пейзажи, цветы или пасторали. Я глядел ей прямо в глаза, я не
бежал от нее в страхе, но мне прекрасно известно, что, хотя я и мужественно
иду ей навстречу, мое мужество - это отнюдь не мужество веры или что-то, что
было бы сравнимо с верой. Я не могу довести до конца движение веры, я не
способен закрыть глаза и с полным доверием броситься в абсурд (det Absurde),
для меня это невозможно, однако я и не восхваляю себя за это. Я убежден, что
Бог - это любовь; эта мысль имеет для меня изначальную лирическую
достоверность. Когда она реально присутствует для меня, я несказанно
счастлив, когда отсутствует, я томлюсь по ней более страстно, чем
возлюбленный - по предмету своих желаний; однако я не верю, этого мужества у
меня недостает. Божья же любовь для меня, как в прямом, так и в переносном
смысле, всегда есть нечто совершенно несоизмеримое со всякой наличной
действительностью. Я не настолько труслив, чтобы стонать и сокрушаться об
этом, но также и не настолько лукав, чтобы оспаривать то, что вера есть
нечто гораздо более высокое. Я вполне могу продолжать жить на свой манер, я
рад и доволен, что радость моя - отнюдь не радость веры и потому - в
сравнении с нею - несчастна. Я не обременяю Бога своими маленькими заботами,
отдельные детали меня не волнуют, я гляжу только на свою любовь и
поддерживаю ее девственное пламя чистым и ясным; вера же убеждена в том, что
Господь заботится и о самом малом. Я вполне доволен в этой жизни и браком
левой руки, вера же настолько кротка, что требует правой; а что это поистине
кротость - этого я не отрицаю и не буду никогда отрицать.
Но действительно ли каждый из моих современников способен на то, чтобы
осуществить это движение веры? Если только я не очень заблуждаюсь на их
счет, они скорее уж склонны гордиться тем, что делают нечто, на что, по их
мнению, я не способен, - то есть несовершенное. Мою душу отвращает
необходимость делать то, что так часто происходит, или совершенно не
по-человечески рассуждать о величии, как если бы несколько тысячелетий были
ужасным расстоянием; я же охотнее всего говорю об этом по-человечески, как
будто все случилось только вчера, позволяя лишь самому величию быть тем
расстоянием, которое либо подымает на недосягаемую высоту, либо осуждает.
Если бы я (в качестве трагического героя; ибо выше мне не подняться) был
призван к такому поразительному царственному путешествию, что вело к горе
Мориа, мне хорошо известно, что бы я сделал. Я бы не был настолько труслив,
чтобы остаться дома, я не мешкал бы на дороге и не забыл бы нож, чтобы тем
самым хоть немножко оттянуть то, что должно было произойти; я почти уверен в
том, что был бы там на месте с боем часов и подготовил бы все как должно,
наверное, я пришел бы даже раньше, чтобы разделаться со всем побыстрее. Но я
знаю также и то, что я сделал бы потом. В то самое мгновение, как я сходил
бы с коня, я сказал бы про себя: "Ну, теперь все потеряно, Бог требует
Исаака, я приношу его в жертву, а с ним и всю свою радость, и вместе с тем:
Бог есть любовь, и для меня это останется так"" ибо в этой временности Бог и
я не можем разговаривать друг с другом, у нас нет общего языка. Возможно, в
наши дни тот или иной человек окажется настолько глуп, настолько завистлив к