"Серен Кьеркегор. Страх и трепет" - читать интересную книгу автора

величию, что он захочет убедить себя и меня, будто, поступи я таким образом,
я совершил бы нечто еще более великое, чем то, что совершил Авраам; ведь мое
ужасное самоотречение было бы намного идеальнее и поэтичнее, чем Авраамова
узость. И однако же в этом заключалась бы огромная ложь; ибо мое ужасное
самоотречение было бы лишь суррогатом веры. Я не мог бы при этом осуществить
больше, чем бесконечное движение, которое направлено к тому, чтобы найти
самого себя и снова успокоиться в самом себе. И это значило бы, что я не
любил Исаака так, как его любил Авраам. То, что я был полон решимости
осуществить движение до конца, могло, с человеческой точки зрения,
доказывать мое мужество; но то, что я любил его от всей души, было некоторым
предварительным условием, без которого все превращалось в преступление; и
все же я не любил бы его так, как Авраам, ибо тогда я замешкался бы сам в
последнюю минуту, хотя это и не значило бы, что я по этой причине слишком
поздно явился бы на гору Мориа. Более того, мое поведение разрушило бы всю
историю; ведь если бы я снова получил Исаака, я пришел бы в замешательство.
То, что для Авраама было самым легким, для меня оказалось бы тяжелее всего -
вновь обрести радость в Исааке! Ибо тот, кто со всей бесконечностью своей
души, proprio motu et propriis auspiciis,[43] осуществил бесконечное
движение и более не может ничего сделать, обретает Исаака только в печали.
А что же сделал Авраам? Он пришел ни слишком рано, ни слишком поздно.
Он взобрался на осла, он медленно ехал по дороге. И в течение всего этого
времени он верил; он верил, что Бог не потребует у него Исаака, между тем
как сам он был все же готов принести его в жертву, если это потребуется. Он
верил силой абсурда; ибо, по всем человеческим расчетам, речь не могла идти
о том - в этом-то и состоял абсурд, - чтобы Бог, потребовав от него этого, в
следующее мгновение вдруг отказался от своего требования. Он поднялся на
гору, и даже в то самое мгновение, когда блеснул нож, он верил - верил, что
Господь не потребует Исаака. Конечно же он был потрясен исходом, однако
благодаря двойственному движению он снова оказался в своем первоначальном
состоянии и потому принял Исаака радостнее, чем в первый раз. Давайте пойдем
дальше: положим, что Исаак был действительно принесен в жертву. Авраам
верил. Он верил не в то, что будет блажен когда-то в иной жизни, но в то,
что здесь, в этом мире, он должен быть счастлив. Бог мог дать ему нового
Исаака, вновь вернуть к жизни принесенного в жертву. Он верил силой абсурда;
ибо все человеческие расчеты давно уже кончились. Печаль может сделать
человека безумным, это бывает, и это достаточно тяжко; и бывает сила воли,
которая способна до крайнего предела идти против ветра, чтобы только
сохранить рассудок, даже если при этом сам человек становится несколько
странным, - такое тоже случается, и я не собираюсь опровергать это; однако
то, что можно потерять свой рассудок и с ним всю конечность, представителем
которой он выступает, а затем силой абсурда получить обратно как раз ту же
самую конечность, - этому моя душа ужасается; но я не утверждаю поэтому, что
все это - нечто незначительное, напротив, в этом-то и состоит единственное
чудо. Обыкновенно полагают, что вера не создает какого-то произведения
искусства, разве что некую грубую и топорную работу, пригодную лишь для
неотесанных натур; однако все обстоит совершенно иначе. Диалектика веры -
самая тонкая и удивительная из всех, в ней есть некий порыв, о котором я
могу составить себе какое-то представление, но не более того. Я могу сделать
большой прыжок с трамплина, который переносит меня в бесконечность, - спина
у меня была специально вывихнута еще в детстве, как это делают с