"Серен Кьеркегор. Страх и трепет" - читать интересную книгу автора

канатоходцами, так что мне это легко, я вполне могу - раз-два-три - стать на
голову в наличном существовании, - однако на следующий шаг я не способен;
ибо я не могу совершить чудесное, я могу лишь изумляться ему. Да, если бы
только Авраам в то самое мгновение, когда он заносил ногу, чтобы сесть на
осла, сказал про себя: "Теперь Исаак потерян, я могу с таким же успехом
принести его в жертву здесь, дома, вместо того чтобы отправляться в дальний
путь к горе Мориа", - я не нуждался бы в Аврааме, тогда как теперь я
семикратно склоняюсь перед его именем и семидесятикратно - перед его
деянием. Ибо этого-то как раз он и не сделал, и я могу это доказать,
поскольку он был счастлив, поистине внутренне счастлив получить Исаака,
поскольку ему не нужно было никакой подготовки, никакого времени, чтобы
приспособиться к конечности и ее радости. Если бы с Авраамом дело обстояло
не так, он, пожалуй, все равно мог бы любить Бога, но он бы не верил; ибо
тот, кто любит Бога без веры, рефлектирует о себе самом, тогда как тот, кто
любит Бога веруя, рефлектирует о Боге.
На этой вершине стоит Авраам. Последняя стадия, которую он теряет из
виду, - это бесконечное самоотречение.[44] Он поистине идет дальше и
приходит к вере; ибо все эти карикатуры на веру, жалобная, тепловатая
вялость, полагающая, что нет никакой необходимости, что не стоит печалиться
до времени; эта жалкая надежда, говорящая: как знать, что произойдет, это
все-таки возможно, - все эти карикатуры принадлежат ничтожности жизни, и они
уже были бесконечно презираемы бесконечным самоотречением.
Я не могу понять Авраама, в некотором смысле я не могу ничего о нем
узнать, - разве что прийти в изумление. Если мы полагаем, что, обдумывая
исход этой истории, мы можем сдвинуться в направлении веры, мы обманываем
себя и пытаемся обмануть Бога относительно первого движения веры; при этом
жизненную мудрость пытаются извлечь из парадокса. Возможно, с этим
кому-нибудь и посчастливится, ведь наше время не остается с верой, не
задерживается на ее чуде, превращающем воду в вино,[45] оно идет дальше, оно
превращает вино в воду.
А разве не лучше было бы остаться с верой, разве не тревожно, что
каждый хочет пойти дальше? Когда в наше время - а об этом сообщают на самые
разные лады - человек не желает оставаться с любовью, куда же он при этом
направляется? К земной сообразительности, к мелкой расчетливости, к
ничтожеству и низости, ко всему, что делает сомнительным божественное
происхождение человека. Разве не лучше было бы оставаться с верой, а тому,
кто уже там находится, разве не лучше было бы следить за тем, чтобы не
упасть?[46] Ибо движение веры должно постоянно осуществляться силой абсурда,
причем так, заметьте, чтобы человек не терял при этом конечного, но целиком
и полностью обретал его. Что касается меня, то я вполне способен описать
движение веры, но не могу его осуществить. Когда человек хочет научиться
проделывать все движения плавания, он может повиснуть на специальном поясе,
подвешенном к потолку, при этом он вполне способен описать все эти движения,
но сам не плывет; вот так и я вполне способен описать движения веры, но если
меня бросить в воду, то я, хоть и поплыву (а я не отношусь к тем, кто идет
вброд), но стану делать совсем другие движения, я буду проделывать движения
бесконечности, тогда как вера делает прямо противоположное: осуществив
движения бесконечности, она проделывает затем движения конечного. Благо
тому, кто способен осуществить эти движения, он проделывает нечто чудесное,
и я никогда не устану им восхищаться; будь то сам Авраам или слуга в