"Серен Кьеркегор. Страх и трепет" - читать интересную книгу автора

также превозможет свою муку, даже если ей и не придется, как поют в песенке,
"каждую ночь лежать рядом со своим господином".[52] Эти двое будут затем во
всей вечности предназначены друг другу в такой четкой и ритмичной harmonia
praestabilita,* что, приди некое мгновение - мгновение, которое, впрочем,
вовсе не занимает их в конечном мире, ибо в этом мире они старятся, - приди,
стало быть, такое мгновение, дающее им возможность найти своей любви ее
выражение во времени, они были бы в состоянии начать как раз там, где они
начали бы, будь они изначально соединены друг с другом. Тот, кто понимает
это, - будь то мужчина или женщина, - никогда не может обмануться; ибо лишь
низшие натуры полагают, что обмануты. Ни одна девушка, которая не слишком
горда, не умеет любить по-настоящему; если же она и в самом деле слишком
горда, то хитрость и ловкость всего мира все же не способны будут ее
обмануть.
* - "предустановленная гармония" (лат.).
В бесконечном самоотречении заложены мир и покой; всякий человек,
желающий этого и не унижающий себя презрением к себе самому (а это еще
ужаснее, чем быть слишком гордым), может воспитать себя настолько, чтобы
сделать это движение, которое в самой своей боли примирило бы его с наличным
существованием. Бесконечное самоотречение - это та рубашка, о которой
говорилось в старой народной сказке.[53] Нить ее прядется среди слез, ткань
отбеливается слезами, рубашка шьется в слезах, но она и защищает лучше, чем
сталь и железо. Несовершенство этой народной сказки состоит в том, что она
допускает, будто некто третий может готовить ткань. Тайна жизни заключена в
том, что каждый должен сам шить себе такую рубашку, и замечательно то, что
мужчина способен шить ее так же хорошо, как и женщина. В бесконечном
самоотречении заложены мир и покой, и утешение в боли - правда, только если
движение осуществлено правильно. Между тем мне нетрудно было бы написать
целую книгу, пожелай я рассмотреть разнообразные недоразумения, извращенные
позы, ленивые и вялые движения, на которые я сам натыкался в своей небольшой
практике. Люди слишком мало верят в дух, а речь идет именно о духе, когда
кто-нибудь пытается совершить такое движение, речь идет о том, что оно не
является неким односторонним итогом dira necessitas;[54] и чем больше это
движение разделено, тем более сомнительным выглядит то, что оно осуществлено
нормально. Настаивать на том, что холодная, бесплодная необходимость все
равно непременно должна присутствовать здесь, равносильно тому, чтобы
утверждать, будто никто не может испытать смерти вплоть до действительного
момента умирания, - а уж это представляется мне грубым материализмом. И все
же в наше время люди мало заботятся о том, чтобы совершить чистое движение.
Предположим, что некто, обучающийся танцам, сказал бы: "На протяжении сотен
дет одно поколение за другим училось этим движениям, пора бы уж мне как-то
воспользоваться этим и сразу начать танцевать французский танец". Все,
конечно, немного посмеялись бы над ним; однако в мире духа нечто подобное
считается в высшей степени уместным. Что же тогда значит воспитание? Я
всегда полагал, что это некий курс, который проходит отдельный индивид,
чтобы нагнать самого себя; и тому, кто не желает проходить такой курс, мало
поможет даже то, что он родился в самый просвещенный век.
Бесконечное самоотречение - это последняя стадия, непосредственно
предшествующая вере, так что ни один из тех, кто не осуществил этого
движения, не имеет веры: ибо лишь в бесконечном самоотречении я становлюсь
ясным для самого себя в моей вечной значимости, и лишь тогда может идти речь