"Имре Кертес. Кадиш по нерожденному ребенку" - читать интересную книгу автораникак иначе: то есть как неприятный и, главное, не очень понятный, к тому же
иногда опасный для жизни факт, который, пожалуй, исключительно из-за его опасности для жизни мы, как мы знаем, должны попробовать полюбить; хотя, что касается лично меня, я не вижу для этого никаких причин: может быть, потому, что давно уже не стремлюсь к тому, чтобы, как говорится, жить в гармонии с людьми, с природой, да пускай хоть и с самим собой, более того, в подобном стремлении я вижу прямо-таки некое проявление нравственного уродства, некое отвратительное извращение, вроде женитьбы Эдипа на собственной матери или кровосмесительной любви безобразных брата и сестры. Да, вот так я сидел и ждал свою - бывшую - жену в кафе, где свет был зыбким и водянистым, как в аквариуме, ждал, надеясь получить кучу новых рецептов и даже не думая о своем неприятном и, главное, не очень понятном, к тому же временами смертельно опасном статусе, а за соседним столиком болтали две женщины, и я, почти автоматически, стал подслушивать, что они говорят, поскольку это были красивые женщины, одна скорее блондинка, другая скорее брюнетка, я же, хотя часто и сильно на этом обжигался (не буду останавливаться на этой теме подробнее) и хотя, молча и внимательно, все время слежу за своим кровообращением и своими ночными кошмарами, втайне все еще, собственно, люблю красивых женщин, испытывая к ним некое упорное, непоколебимое, я бы сказал, естественное влечение, которое при всем том, пускай хочет казаться до банальности понятным, в сущности, все же загадочно, ибо почти независимо от меня, а в этом смысле даже вызывает возмущение, - во всяком случае, его, это влечение, нельзя просто принять к сведению, как, скажем, можно принять к сведению мою любовь к платанам, которые я обожаю за их мощные пятнистые стволы, за фантастически красивые, причудливо раскинутые ветви и за большие, И едва я включаюсь, пускай как пассивный участник, в их разговор, ведущийся доверительным тихим тоном, почти шепотом, что выдает важность обсуждаемой темы, как до меня долетают следующие слова: "...Не знаю даже, я, пожалуй, не смогла бы с кем-нибудь чужим... С негром, цыганом, арабом..." Тут шепот прервался, но я чувствовал, она еще колеблется, об этом говорило мое ощущение ритма, фраза еще не была закончена, что-то еще должно было последовать, и я уже начал было ерзать на стуле, потому что, думал я, я-то хорошо знаю, что именно должно последовать, если ей приходится так долго ломать над этим голову, и чувствовал готовность подсказать ей нужное слово, когда она наконец, как бы через силу, выдавила: "...с евреем"; и тут вдруг, совершенно неожиданно - ведь я ждал этого слова, я его вычислил, чуть ли не вырвал у нее изо рта, - мир все же вдруг опрокинулся вместе со мной, и мне свело желудок, как при стремительном падении, и я подумал, что, если сейчас эта женщина глянет на меня, я превращусь в лысую женщину в красном халате, сидящую перед зеркалом, от этого проклятия, думал я, нет спасения, нет, думал я, и, думал я, есть один-единственный выход: вскочить из-за столика и эту женщину, думал я, или отхлестать по щекам, или выебать. Надо ли говорить, что я ни того, ни другого не сделал, как не сделал столько всего, о чем полагал, и часто не без оснований, что должен сделать, и это даже не относилось к тем категорическим императивам, из-за невыполнения которых я с еще большими основаниями мог бы укоризненно качать головой; ярость моя, не успев разгореться, уже угасла, уступив место нескольким пошлым, но привычным, домашним мыслям, что приближались ко мне, словно заблудившиеся тени: зачем мне убеждать в чем-либо эту ли женщину, самого ли себя, ведь я |
|
|