"Имре Кертес. Кадиш по нерожденному ребенку" - читать интересную книгу автора

это была почти логорея, я говорил и говорил, время от времени замечая
устремленный на меня женский взгляд, который словно бы воду хотел из меня
высечь, как Моисей из скалы: вот такое сравнение, поспешное и неточное,
пришло, пока я говорил, мне в голову, отражая разве что какие-то скрытые
помыслы и разного рода подавленные комплексы; это была она, впоследствии моя
жена, а до того - любовница, с которой, однако, я познакомился лишь после
этого разговора, когда, устав, стыдясь себя и обо всем забыв, я собирался
незаметно ("по-английски", так ведь это называется) удалиться, и тут она
прошла, направляясь ко мне, по голубовато-зеленому ковру, будто по морю. Я и
не помню уже, что говорил: должно быть, я высказал свое мнение, которое,
наверное, не очень с тех пор изменилось, если изменилось вообще, во что я не
верю ни капельки, только нынче я не очень-то высказываю свое мнение, -
может, отсюда и некоторые мои сомнения относительно наличия у меня своего
мнения; да и кому мне его высказывать, свое мнение: я ведь не толкусь
постоянно во всяких там домах отдыха, расположенных в каком-нибудь
Среднегорье, чтобы в обществе доктора Облата и подобных ему высоколобых
интеллектуалов убивать еле-еле ползущее время высказыванием своих мнений;
где уж там, если я безвылазно, или почти безвылазно, сижу в
полуторакомнатной (чуть не сказал: квартире) дыре на пятнадцатом этаже
панельного дома, в этом, прости Господи, жилье, то продуваемом ветром, то
прожариваемом солнцем (иногда то и другое имеет место быть одновременно),
сижу, порой поднимая глаза на сияющее небо или на облака, в которых
собственной авторучкой рою себе могилу, трудолюбиво, будто каторжник,
которого каждый день подбадривают свистком, чтобы он глубже вонзал заступ,
чтобы на еще более мрачных, еще более сладких нотах выводил смычком мелодию
смерти; разве что высказывать свои мнения гудящим водопроводным трубам,
дребезжащим отопительным батареям да крикливым соседям за стеной, здесь, в
этом панельном доме, что вздымается в сердце Йожефвароша, впрочем, где там в
сердце, уж скорее в прямой кишке, - в доме, который в этих прижавшихся к
земле кварталах неуместен, нелеп, словно несоразмерно большой протез руки
или ноги; но отсюда, из своего окна я по крайней мере могу заглянуть за -
как это ни невероятно - все еще стоящий ветхий забор и увидеть убогую тайну
убогого сада, тайну, которая так долго занимала и волновала меня в детстве,
а теперь не только не волнует, но, напротив, вызывает лишь скуку, как,
собственно, и та мысль, что в результате стечения ряда обстоятельств
(развод, моя приверженность к самым неудачным решениям, которые отнюдь не
всегда являются в то же время и самыми простыми, ну, и еще тот факт, что
деньги я в общем никогда не греб лопатой), словом, в результате стечения
ряда обстоятельств я снова оказался там, где провел, еще в детстве,
несколько тоскливых летних и зимних каникул и где обогатился кое-каким
печальным опытом, - итак, мысль о том, что я снова живу и, видимо, буду
жить, пока жив, здесь, на высоте пятнадцати этажей над собственным детством,
а значит, меня неизбежно и теперь уже исключительно ради того, чтобы
испортить мне настроение, будут порой посещать детские, совершенно ненужные
воспоминания - ведь воспоминания эти давным-давно сделали то, что должны
были сделать, то есть выполнили свою коварную, всеразрушающую,
всеразгрызающую крысиную работу, - так что воспоминания эти с чистой
совестью могли бы теперь оставить меня в покое. Однако вернусь - куда
бишь? - ага, к собственному мнению: Господи Боже! меня, видимо,
угораздило-таки сказать, что фраза эта, "Освенциму нет объяснения", ошибочна