"Имре Кертес. Кадиш по нерожденному ребенку" - читать интересную книгу автора

уже с точки зрения формальной логики: ведь что значит: "Освенциму нет
объяснения"? У всего, что существует, всегда есть какое-то объяснение, и
пускай, как оно и должно быть, объяснение это - произвольное, ошибочное,
такое, сякое, но оно есть;, ведь факт, что у каждого факта есть по крайней
мере две жизни: собственная жизнь факта, его, так сказать, "фактическая"
жизнь, и его, так сказать, жизнь духовная, духовная форма бытия, а это не
что иное, как объяснение, или объяснения, или даже нагромождение объяснений,
которые пропускают факты через настоящую мясорубку объяснений, чем в
конечном счете не оставляют от фактов камня на камне или, по крайней мере,
затуманивают их; вот и эта дурацкая фраза, "Освенциму нет объяснения", уже
есть объяснение: дурак-автор посредством этой фразы объясняет, что об
Освенциме надо молчать, что Освенцима нет, то есть не было, ибо объяснения
нет лишь для того, чего нет или чего не было, не так ли? Однако же, сказал,
должно быть, я, Освенцим был, то есть есть, а значит, для него есть и
объяснение; объяснения нет как раз для утверждения, что Освенцима вроде бы
не было, то есть что в факте по имени "Освенцим" не воплотилось реально
состояние мира (тут я позволю себе с пиететом вспомнить доктора Облата); да,
именно для отсутствия Освенцима нельзя было бы найти объяснение, а
следовательно, Освенцим давным-давно, кто знает, может быть, столетиями уже
висит в воздухе, словно некий зловещий плод, зреющий в искрящихся лучах
бескрайнего и бесконечного бесчестья, висит, ожидая возможности обрушиться
наконец людям на голову: в конце концов, что есть, то есть, а если оно есть,
значит, оно закономерно, потому что оно есть. Мировая история - образ и
деятельность разума (цитата из Г.), ибо, если я смотрю на мир как на череду
произвольных случайностей, это, скажем так, довольно недостойное видение
мира (цитата из меня), так что не будем забывать: кто разумно смотрит на
мир, на того и мир смотрит разумно, они взаимно определяют друг друга,
сказал опять-таки Г., не тот Г., который вождь и канцлер, а другой Г.,
великолепный провидец, философ, придворный шут и метрдотель всех вождей,
всех канцлеров и прочих сановных узурпаторов, поставляющий изысканные
лакомства к их столу, Г., который, боюсь, к тому же еще и абсолютно прав, и
нам остается всего лишь углубленно изучить частный вопрос: что это за разум,
чьим образом и деятельность является мировая история, а также на разумность
кого или чего смотрит разумно мир, чтобы потом они взаимно определяли - как,
увы, и определяют - друг друга; и, очевидно, я сам же на это и ответил: на
Освенцим, вот на что мир смотрит разумно, ибо таким было, таким и до сих пор
осталось мое мнение; по-моему, объяснение кроется в отдельных жизнях, в них
и только в них, и ни в чем больше. Освенцим, по-моему, есть образ и
деятельность отдельных жизней, если рассматривать его под знаком некой
организованности. Если бы человечество, как некое целое, могло видеть сны,
возник бы, наверно, Моосбругер, обаятельный маньяк-убийца, как можно
прочесть в книге Музиля "Человек без свойств", сказал, должно быть, я. Да,
отдельные жизни, как некое целое, ну, и еще техника исполнения - вот и все
объяснение, не больше и не иначе; все, что возможно, то происходит, возможно
только то, что происходит, говорит К., великий и печальный мудрец, который,
наблюдая отдельные жизни, точно знал уже, каково это будет, когда
преступники и безумцы будут разумно смотреть на мир, а мир будет смотреть на
них тоже разумно, то есть послушно. Только не говорите, сказал, должно быть,
я, что объяснение это - всего лишь тавтологическое объяснение фактов
фактами, ибо именно это и есть объяснение; пускай вам, я знаю, трудно