"Имре Кертес. Кадиш по нерожденному ребенку" - читать интересную книгу автора

"Предшествующая культура превращается в груду руин, в конце концов - в
пепел, но над пеплом реют духи", - это тоже одна из моих тогдашних записей
(Витгенштейн); "...и когда я стоял там, под зонтиком, ощущая касание
стесняющей грудь тайны этого солидного частного заведения, этого бывшего
гос. разр. интерната, тайны, которая и сегодня реет вокруг меня во влажном
осеннем воздухе, подобно тому, как овеяны зловещим безмолвием древние
могильные склепы, - меня вдруг, как бы это сказать, пропитала, словно
пронизывающая вездесущая сырость, эта предшествующая культура, эта отцовская
культура, этот разросшийся до всемирных масштабов отцовский комплекс", -
писал я. Позже, читая всякие книги и встречая в них описания всяких
семинарий, духовных училищ, военных школ, я иной раз узнавал, мне казалось,
и "мой интернат", хотя он, конечно, все-таки был другим: более ласковым,
более абсурдным и, если брать в целом, более извращенным, - хотя
по-настоящему я смог осознать это лишь спустя много лет, в зеркале
всепоглощающего позора, сказал я жене. На самом деле он опирался на простые
принципы, главным образом - на принцип отцовского авторитета, сказал я жене.
Он просто копировал принципы, господствующие во внешнем мире, рассматривая
принципы эти, по привычке ли, по нелепому заблуждению ли, или по
превратившейся в нелепое заблуждение привычке, как правовую основу власти,
сказал я жене. В каждой классной комнате на стене красовался портрет
очередного венгерского отца-узурпатора: на тот момент - не королевского и
императорского величества, не первого или генерального секретаря, а
человека, величаемого Высоковельможным Господином Регентом, в адмиральском
головном уборе и загадочном парадном мундире с эполетами, сказал я жене.
Сейчас, задним числом, сказал я жене, во мне просыпается подозрение, что на
стиль руководства интернатом, должно быть, оказывали влияние англосаксонские
идеалы управления и воспитания - с некоторым оттенком австро-немецкого, или
нет, австро-венгерского, или нет, немецко-австро-венгерско-еврейского
ассимилянтского меньшинства (печать genius loci); ну и, сказал я жене, с
той, во всяком случае, разницей, что здесь выращивали не элиту одной из
мировых империй, а будапештских средних, мелких и еще более мелких буржуа.
Спартанский принцип сказывался здесь, скорее всего, в недостаточности
питания: администрация, исповедовавшая научные принципы и находившаяся под
влиянием англосаксонских идеалов, просто-напросто воровала у детей
продукты - тоже, надо думать, проявление genius loci, сказал я жене.
Упомянул я жене и о мемориальной доске. И о том, как она меня озадачила.
Конечно, сказал я жене, будь у меня желание, я бы и больше мог разузнать об
этом, то есть и о доске, и о том, что побудило ее установить, и о прочем; да
только не было у меня никакого такого желания. Факт, что директор нашего
интерната, одновременно и владелец его, пользовался огромным авторитетом,
однако в авторитете этом не было и следа того благоговения, которое
испытываешь, сталкиваясь с явлениями высшего порядка: как это и свойственно
подобным авторитетам, в основе его авторитета лежал лишь хорошо
организованный страх, сказал я жене, хотя сам он представлял собой фигуру
скорее комичную (тут я упомянул кличку Пробка, которую дали ему мы, дети):
маленький человечек с длинными, плотными, желтовато-белыми, свисающими по
углам рта усами, с седой, всклокоченной, артистической шевелюрой, с животом,
который, словно отдельная часть тела, выпячивался огромным арбузом под его
серым жилетом. В общем-то это, пожалуй, и все, не надо ничего больше
домысливать, сказал я жене, не было ни каких-то особо жестоких поступков, ни