"Имре Кертес. Кадиш по нерожденному ребенку" - читать интересную книгу автора

жизни, но и жизни вообще, жизни в космическом понимании, инстинкту
продолжения рода, то есть продолжения самого себя, - стало быть, дела
человечества действительно плохи. Стало быть, впереди у человечества -
только апокалипсис. И не как метафора, а как конкретная перспектива. Вернее,
как отсутствие перспективы, обрыв, черная тьма.
В подобном видении жизни, современной истории Кертес не одинок.
Масштабы, которых достигло в XX веке истребление различными группами людей
друг друга и самих себя, подтолкнули многих мыслящих людей к горьким,
пессимистическим выводам. Особенно важную, если не ключевую роль в этом
плане сыграло такое явление, как лагеря смерти. Недаром в умах человечества
(опять же повторю: мыслящей части человечества) все более распространяется
убеждение: после Освенцима (а понятие "Освенцим" включает в себя уже не
только гитлеровские лагеря смерти, но и сталинский ГУЛАГ, и практику
геноцида, и истребительные войны, и диктаторские режимы вроде
полпотовского), - после Освенцима не может быть искусства, не может быть
прогресса, не может быть самой истории. Остаются только политика да
различные идеологии - как формы организованного самоубийства человечества.
После Освенцима не может быть и религии; Кертес в "Кадише..." пишет о том,
что если Бог и есть, если он не умер, как утверждал еще Ницше, то он
наверняка прячется где-то, ибо ему не может не быть стыдно за все то, что он
сотворил за те злополучные шесть дней.
Имре Кертес подростком попал в концлагерь вместе с десятками тысяч,
миллионами других евреев, ставших жертвами Холокоста (об этом он
рассказывает в своем романе "Без судьбы", который наш читатель, возможно,
еще увидит в русском переводе). Однако его отношение к миру, его взгляд на
удел человечества не ограничены рамками национального самосознания: Кертес
всегда подчеркивал и подчеркивает, что чувствует себя как личность шире,
универсальнее того, что можно вместить в ячейку еврейства, и протестует
против любых попыток (а таких попыток было немало и в "социалистической"
Венгрии, и позже) втиснуть его в прокрустово ложе одной какой-либо - в
данном случае еврейской - ментальности.
Ведь и отчаянное "Нет!", которое вырывается у него в ответ на одну лишь
мысль о том, что он может стать отцом другого человека, связано не только с
тем, что он решительно не хочет обрекать своего ребенка на унизительный
удел - быть человеком низшей касты, с пожизненным клеймом (если
воспользоваться нашим милым советским эвфемизмом) "пятого пункта". Кертес не
в силах забыть о том, что вся жизнь в современном обществе (даже после краха
социализма, как Кертес показывает, например, в своей повести "Протокол")
организована по тоталитарным законам, этими же законами пронизана и система
воспитания, эти законы держат человека в подчинении везде и всегда, даже
если он привык их не замечать, приспособился к ним.
В том, как Имре Кертес относится к современному миру, с ним солидарны
писатели, служители культуры самых разных стран и национальностей. Недаром и
на Нобелевскую премию его выдвинули не на родине, в Венгрии, а в Германии,
где люди особенно близко познакомились со всеми теми идеями, которые
породили фашизм, а с ним и Освенцим, и, наверное, лучше многих других
осознают близость всеобщей катастрофы.
Имре Кертес - прозаик; однако для своей страстной повести-исповеди
"Кадиш..." он выбрал форму, в которой много общего с поэзией. Или - с
музыкальным произведением. Недаром для своей повести он берет эпиграф из