"Имре Кертес. Кадиш по нерожденному ребенку" - читать интересную книгу автора

долгие-долгие годы стал стихать, переходя в некую ноющую, но упорную,
маниакальную боль, пока во мне, медленно и коварно, словно вялотекущий
недуг, обретал все более четкие контуры вопрос: кем бы ты стал? Темноглазой
девочкой с бледными пятнышками веснушек, или упрямым мальчишкой с глазами,
веселыми и жесткими, как голубовато-серая галька или рассыпанных вокруг
носика? Да, конечно, я не забыл: при том условии, что моя жизнь
рассматривается как возможность твоей жизни. Вся эта странная ночь была
заполнена тем, что я созерцал этот самый вопрос то в слепящем свете молнии,
то во тьме, когда в глазах плавали цветные искры; а в капризных паузах между
припадками атмосферного буйства вопрос этот словно бы загорался на невидимых
стенах, так что фразы, которые я сейчас пишу на этой бумаге, надо
воспринимать так, будто я писал их в ту ночь, хотя в ту ночь я скорее жил,
чем писал, жил, то есть меня терзали различного рода боли, главным образом
боль от воспоминаний (у меня нашлись тогда еще и полбутылки коньяку), а
записал я тогда, на листках блокнотов, тетрадей (их у меня всегда
множество), разве что несколько бессвязных слов, которые потом не очень-то
даже смог прочитать, а если и прочитал, то не понял, а потом вообще забыл, и
лишь спустя много лет во мне вновь ожила та ночь, но должны были пройти еще
годы, прежде чем я наконец попытался описать то, что должен был бы описать в
ту ночь, будь я тогда в состоянии писать и если бы одна ночь не была
коротка, слишком коротка для того, чтобы я мог записать то, что должен был.
Да и как бы я мог записать все это, если та ночь была лишь началом, была
пусть, очевидно, не самым первым, но, во всяком случае, пока только одним из
первых шагов на пути к истинному видению, то есть на долгом-долгом и еще,
кто знает, сколько долженствующему продолжаться пути к сознательному расчету
с самим собой, была одним из начальных взмахов заступом в процессе рытья
могилы, которую я - теперь в этом уже нет сомнений - рою себе в облаках. И
вопрос этот - вопрос о моей жизни, если рассматривать ее как возможность
твоей жизни - оказывается хорошим проводником; да, да, ты словно берешь меня
за руку своей маленькой, хрупкой ручонкой и ведешь, тащишь меня за собой по
этому пути, который в конечном счете не ведет никуда, разве что к совершенно
бесполезному и совершенно не поддающемуся коррекции самопознанию, по пути,
по которому можно - да что "можно?", здесь даже "нужно!" не выражает
ничего, - можно идти, лишь устранив загромождающие его препятствия и завалы;
а прежде всего устранив собственный среднеинтеллигентский статус, или, я бы
даже сказал, не устранив, а выдрав его с корнем, и пускай такой позицией я,
собственно, пользуюсь лишь как презервативом, словно я - какой-нибудь
осторожный развратник, оказавшийся в зараженной СПИДом среде, точнее, я был
таким осторожным развратником, поскольку давным-давно уже не являюсь средним
интеллигентом, и вообще не являюсь интеллигентом, и вообще ничем не являюсь:
я родился приватным человеком, как сказал Й. В. Г., и остался приватным,
ухитрившимся выжить человеком, это уже говорю я, ну, разве что немножко еще
переводчиком, если уж я есть и какой-то статус у меня должен быть. Вот так в
конце концов, несмотря на угрожающие моей жизни обстоятельства, я устранил,
с корнем выдрал со своего пути постыдный статус писателя, пользующегося
успехом в Венгрии, хотя, как говорила моя жена (давно уже жена другого
человека), у меня были для этого все данные (помню, тогда меня это даже
ужаснуло немного), я вовсе не хочу сказать, добавила моя жена, что ты должен
отказаться от своих художественных или каких там еще принципов, я только
говорю, сказала моя жена, что ты не должен быть маловером и что чем более,