"Артур Кестлер. Девушки по вызову (Трагикомедия с прологом и эпилогом)" - читать интересную книгу автора

я и пошел этим путем, чтобы ты проснулся. Молитвы мои не были услышаны. Я
умел исцелять больных, изгнал парочку бесов, но во всеобщем помутнении
умов, поразивших чад твоих, повинен ты сам. Но ты не пожелал ими заняться.
Ты спал. Однажды я даже расслышал твой храп в рыданиях юноши, которого
пытали солдаты.
И вот я избрал этот путь, обрек себя на страшную и мучительную смерть,
чтобы привести тебя в чувство. Сыщется ли отец, которого не заставит
раскаяться самоубийство сына? Сможет ли он равнодушно взирать, как сыну
ломают руки, как его вздергивают на шест и оставляют сохнуть, словно пучок
травы? Я знал, что ты не позволишь этому совершиться. Тебе придется
вмешаться, а потом ты, в священной ярости, примешься наводить порядок,
подобно тому, как сам я изгонял ростовщиков из храма. Так будут искоренены
и палачи, и беспомощные жертвы.
Вот как я все задумал; но могли я поделиться своим замыслом с
маловерными болванами? Они бы ничего не поняли. Ведь эти люди избрали свой
путь из любви ко мне, а не к тебе, отец. Они видели, как я исцеляю недужных
и кормлю голодных; это они одобрили, это им понятно. А вот твои хитрости им
недоступны. Им не было позволено тебя изображать - это большая ошибка. Им
говорилось, что увидевший твой лик карается смертью, и это тоже большая
ошибка. Ибо люди не способны ни любить, ни понимать то, что лишено и формы,
и содержания, то, чему нет подобия в их собственном мире. Потому мне
пришлось рассказывать им притчи, кормить их подобием, образами, которых им
недоставало. Я говорил, что вино - моя кровь, что хлеб - мое тело, что,
глотая то и другое, они обретают Бога. Не мог же я им сказать, что решился
на все это, дабы заставить тебя встрепенуться, вспомнить о своих
обязанностях, потому что из-за этого они стали бы любить тебя еще меньше.
Вместо этого я рассказал им притчу об Ионе, проведшем три дня и три ночи во
чреве кита, и добавил, что сам пролежу три дня и три ночи в толще земли. Я
повторил притчу об Ионе несколько раз, чтобы вбить ее в их тупые головы,
так что в конце концов они ее усвоили и поймут теперь мое воскрешение, как
поняли возвращение Ионы из глубин морских, Иосифа - со дна колодца. У них
есть глаза, но ты от них прячешься, у них есть уши, но ты с ними не
говоришь. Вот им и приходится довольствоваться притчами.
Только один человек понял мой замысел. Это был правитель. Сначала он
удивлялся, почему я молчу, почему не отвергаю ложные обвинения. А потом все
понял. Он посмотрел мне в глаза, ставшие для него распахнутыми окнами,
повернулся ко мне спиной и умыл руки, и это тоже было притчей о том, что
решение можем найти только мы с тобой. Да будет так.
Вот мы и на месте. Мне не нравятся эти приготовления. Солдаты,
поддерживавшие меня, больше не выглядят добряками. Они потеют и тяжело
дышат. Вот они меряют мой рост от венца до сандалий. Кажется, они настроены
решительно. Значит, отец, наступил момент все отменить, прекратить этот
пугающий розыгрыш. Авраам заносит нож, готовый поразить сына. Люди
прижимают меня спиной к шесту. Это невозможно, они не могут так со мной
поступить, этого нельзя вынести, Раздается волчий вой - не может быть,
чтобы это был мой голос, Женщины смотрят во все глаза, губка у моих губ
горька, но целительна: она затмевает мир, как глоток сна, Не может быть,
чтобы это происходило со мной! Эти сломанные руки - не мои. Эта мерзость
исторгнута не мной. Не меня возносят все выше в белых сполохах боли Я
поднимаюсь и тону, ворочаюсь на колесе, меня проглотил кит. Солнце