"Франциско де Кеведо. Сновидения и рассуждения об истинах, обличающих злоупотребления, пороки и обманы во всех профессиях и состояниях нашего века" - читать интересную книгу автора

знания при себе, - такие достойны жалости за свою долю и зависти за свой ум,
и надо молить бога, чтобы простил он им их прошлое и наставил в будущем; и
последние, те, что не занимаются сочинительством из боязни злых языков и
достойны порицания: ведь если творение их попадет в руки людей мудрых - те
ни о ком дурного слова не скажут, а если в руки невежд - как им злословить,
коль скоро знают они, что если злословят о дурном, стало быть, злословят о
самих себе, а если о хорошем, это не имеет значения, ибо всем известно, что
тут они ничего не смыслят? Эта причина побудила меня написать "Сон о
Страшном суде" и дала смелость напечатать это рассуждение. Коли хочешь
прочесть его - читай, а не хочешь - не надо, ибо тому, кто его не прочтет,
наказания не будет. Коли начнешь его читать и оно тебя раздосадует, в твоей
власти прервать чтение в том месте, которое вызовет твою досаду. Я же только
хотел уведомить тебя с самого начала, что писание мое порицает одних лишь
худых слуг правосудия и не посягает на почтение, которое по праву
причитается многочисленным, что достойны хвалы за добродетель и благородный
нрав; и все, что здесь сказано, представлено на суд римской церкви и
добродетельных слуг и ее, и юстиции.
Как-то зашел я в церковь святого Петра к тамошнему священнику -
лисенсиату Калабресу. Опишу его: шапка что твой трехэтажный дом, смахивающая
на мерку в пол-селемина; препоясан - не слишком туго - кромкой какой-то
материи; глаза живые, рыскающие, словно блох высматривают; кулачищи - бронза
коринфская; вместо воротника из-под сутаны ворот рубахи торчит; в руке -
четки, за поясом - плеть; башмаки огромные, грубые; туг на ухо; рукава
словно после драки, все продраны и в лохмотьях; руки - фертом; пальцы -
граблями; по жалостному голосу судя, не то кается, не то плоть умерщвляет;
голову набок склонил, словно добрый стрелок, что в сердце мишени, в самое
белое целится (особливо если это белое сеговийского или мексиканского
происхождения). Взгляд вперен в землю, как у скупца, что чает там
затерявшийся грошик найти; мысли устремлены горе; лицо в морщинах и бледное;
к мессам склонности не питает, но зато к мясу - превеликую; прославленный
заклинатель бесов, чуть ли не одними духами свое бренное тело и
поддерживающий; знает толк в заговорах и, осеняя кого-нибудь крестным
знамением, кладет кресты побольше тех, что несут на своем горбу несчастливые
в браке; на плаще заплаты по здоровому сукну; неряшливость возводит в
святость; рассказывает, какие ему были откровения, и если кто-нибудь по
неосмотрительности ему поверит, начинает распространяться о том, какие он
творит чудеса, так что тошно становится его слушать.
Человек этот был из тех, кого Христос называл гробами повапленными:
Снаружи - резьба и краска, а внутри тлен и черви. По внешнему виду его можно
было решить, что это сама скромность, но в глубине души человек этот был
распутник с весьма гибкой и покладистой совестью, а сказать напрямик -
отъявленный лицемер, воплощенный обман, одушевленная ложь и говорящий
вымысел. Отыскал я его в ризнице наедине с человеком, на которого набросили
епитрахиль, а руки связали кушаком. Зато языку его была дана полная воля:
человек этот источал проклятия и судорожно бился.
Это кто такой? - спросил я в изумлении.
- Человек, одержимый злым духом, - ответил Калабрес, не отрывая глаз от
своего "Flagellum demonium" {"Бича бесам" (лат.).}.
В это самое мгновение бес, терзавший несчастного, подал голос:
- Какой же это человек? Это альгуасил! Надо знать, о чем толкуешь. Из