"Франциско де Кеведо. Сновидения и рассуждения об истинах, обличающих злоупотребления, пороки и обманы во всех профессиях и состояниях нашего века" - читать интересную книгу авторазнания при себе, - такие достойны жалости за свою долю и зависти за свой ум,
и надо молить бога, чтобы простил он им их прошлое и наставил в будущем; и последние, те, что не занимаются сочинительством из боязни злых языков и достойны порицания: ведь если творение их попадет в руки людей мудрых - те ни о ком дурного слова не скажут, а если в руки невежд - как им злословить, коль скоро знают они, что если злословят о дурном, стало быть, злословят о самих себе, а если о хорошем, это не имеет значения, ибо всем известно, что тут они ничего не смыслят? Эта причина побудила меня написать "Сон о Страшном суде" и дала смелость напечатать это рассуждение. Коли хочешь прочесть его - читай, а не хочешь - не надо, ибо тому, кто его не прочтет, наказания не будет. Коли начнешь его читать и оно тебя раздосадует, в твоей власти прервать чтение в том месте, которое вызовет твою досаду. Я же только хотел уведомить тебя с самого начала, что писание мое порицает одних лишь худых слуг правосудия и не посягает на почтение, которое по праву причитается многочисленным, что достойны хвалы за добродетель и благородный нрав; и все, что здесь сказано, представлено на суд римской церкви и добродетельных слуг и ее, и юстиции. Как-то зашел я в церковь святого Петра к тамошнему священнику - лисенсиату Калабресу. Опишу его: шапка что твой трехэтажный дом, смахивающая на мерку в пол-селемина; препоясан - не слишком туго - кромкой какой-то материи; глаза живые, рыскающие, словно блох высматривают; кулачищи - бронза коринфская; вместо воротника из-под сутаны ворот рубахи торчит; в руке - четки, за поясом - плеть; башмаки огромные, грубые; туг на ухо; рукава словно после драки, все продраны и в лохмотьях; руки - фертом; пальцы - граблями; по жалостному голосу судя, не то кается, не то плоть умерщвляет; белое целится (особливо если это белое сеговийского или мексиканского происхождения). Взгляд вперен в землю, как у скупца, что чает там затерявшийся грошик найти; мысли устремлены горе; лицо в морщинах и бледное; к мессам склонности не питает, но зато к мясу - превеликую; прославленный заклинатель бесов, чуть ли не одними духами свое бренное тело и поддерживающий; знает толк в заговорах и, осеняя кого-нибудь крестным знамением, кладет кресты побольше тех, что несут на своем горбу несчастливые в браке; на плаще заплаты по здоровому сукну; неряшливость возводит в святость; рассказывает, какие ему были откровения, и если кто-нибудь по неосмотрительности ему поверит, начинает распространяться о том, какие он творит чудеса, так что тошно становится его слушать. Человек этот был из тех, кого Христос называл гробами повапленными: Снаружи - резьба и краска, а внутри тлен и черви. По внешнему виду его можно было решить, что это сама скромность, но в глубине души человек этот был распутник с весьма гибкой и покладистой совестью, а сказать напрямик - отъявленный лицемер, воплощенный обман, одушевленная ложь и говорящий вымысел. Отыскал я его в ризнице наедине с человеком, на которого набросили епитрахиль, а руки связали кушаком. Зато языку его была дана полная воля: человек этот источал проклятия и судорожно бился. Это кто такой? - спросил я в изумлении. - Человек, одержимый злым духом, - ответил Калабрес, не отрывая глаз от своего "Flagellum demonium" {"Бича бесам" (лат.).}. В это самое мгновение бес, терзавший несчастного, подал голос: - Какой же это человек? Это альгуасил! Надо знать, о чем толкуешь. Из |
|
|