"Франциско де Кеведо. Сновидения и рассуждения об истинах, обличающих злоупотребления, пороки и обманы во всех профессиях и состояниях нашего века" - читать интересную книгу автора

вопроса одного и из ответа другого ясно, что в этих делах вы не больно-то
разбираетесь. Прежде всего надо принять в соображение, что нас, бесов, в
альгуасилов вселяют силой и никакой радости мы от этого не испытываем, и уж
если вы хотите быть точными, зовите меня обальгуасилившимся бесом, только
его не именуйте бесноватым альгуасилом. Людям куда легче уживаться с нами,
чем с ними, потому что мы по крайней мере бежим от креста, а они пользуются
им как орудием для того, чтобы творить зло. Кто отважится утверждать, что
альгуасилы и мы не занимаемся одним и тем же делом? Правда, наша тюрьма
хуже, и мы уже не отпускаем того, в кого мы вцепились, однако, если хорошо
поразмыслить, и мы, и альгуасилы стараемся осудить человека; мы стремимся к
тому, чтобы на земле было больше пороков и грехов, и альгуасилы стремятся к
тому же и добиваются своего даже более настойчиво, чем мы, ибо чужие
преступления - для них хлеб насущный, а нам грешники служат всего лишь
забавой, и быть альгуасилом - занятие куда более предосудительное, чем быть
бесом, ибо вред-то они приносят людям, иначе говоря - существам одной с ними
породы, а мы - нет, ибо мы ангелы, хоть и лишенные благодати. А кроме того,
демонами мы стали из желания сравняться с богом, а альгуасилы - альгуасилами
из стремления стать хуже всех. И напрасно ты, падре, обкладываешь этого
альгуасила мощами, ибо нет ничего святого, что бы, попав в его руки, не
потеряло для него своей святости. Проникнись мыслью, что и мы, и альгуасилы
одним миром мазаны, с тою разницей, что альгуасилы - черти обутые, а мы
черти босоногие, самого что ни на есть строгого устава, и умерщвляем плоть
свою в аду.
Все эти хитрословесия дьявола очень пришлись мне по вкусу, но изрядно
рассердили Калабреса, который перепробовал все свои заклинания, пытаясь
заткнуть ему глотку, но тщетно, пока не подкрепил их окроплением святой
водой. Тут бесноватый сорвался с места, заголосил, и дьявол из его уст
вымолвил:
- Слушай, поп, не думай, пожалуйста, что этого альгуасила так корежит
из-за того, что вода твоя освященная, просто нет ничего на свете, что бы
народ этот так ненавидел, как воду, и даже для того, чтобы в имени их не
было корня "агуа" - вода, они вставили посредине "ль" и из агуасилов
превратились в альгуасилов. В моей свите нет ни фискалов, ни стукачей, ни
писца. Отбросьте от меня тару, как делают, когда взвешивают уголь, и
посмотрите, что из нас больше потянет, я или этот коршун. И дабы вы
окончательно уразумели, что это за люди и как мало в них христианского,
знайте, что наименование их - одно из немногих, сохранившихся в Испании со
времен мавров, ибо раньше их звали мерино. И очень хорошо, что их зовут
по-собачьи альгуасилами, ибо такое имя под стать их жизни, а жизнь под стать
их делам.
- Ну и наглость, - воскликнул взбешенный лисенсиат, - уши вянут его
слушать. Только дай волю этому искусителю, он еще не такого тебе напоет про
правосудие. А почему? А потому, что рачительством своим и карами оно
наставляет людей на путь истинный и вырывает из когтей сатаны души, которые
он уже приторговал.
- И вовсе не потому я так говорю, - обиделся бес, - а просто тот тебе
враг, с кем приходится прибытками делиться. Сжалься надо мной, выпростай
меня из тела этого альгуасила, ибо я не какой-нибудь захудалый бесишка и в
аду еще доброе имя могу потерять за то, что здесь с такими водился.
- Сегодня же тебя изгоню, - ответил Калабрес, - жаль мне этого