"Мартин Кейдин. В плену у орбиты " - читать интересную книгу автора

своей вспышке. Многолетний опыт приучил его к выдержке и самообладанию.
Пруэтт отлично понимал, почему так размечтался о возвращении в атмосферу, но
он всегда был и сейчас оставался безжалостным к своим слабостям.
Он сосредоточился на запросе мыса Кеннеди. Попытался вспомнить все. Он
отдавал себе отчет в том, что мог упустить что-нибудь второстепенное,
показавшееся ему незначительным. Такое случалось в полетах, случалось и с
летчиками - новичками, и с умудренными опытом ветеранами, налетавшими по
двадцать-тридцать тысяч часов. Потому-то сейчас, так же как и несколько лет
назад, были в ходу печатные бланки контрольных листов и карандаши все еще
изготовляли с резинками на конце.
Но он понимал, что бесполезно ломать голову и пытаться сразу
восстановить каждое из тысяч мелких событии за последние трое суток - это
было все равно, что искать иголку в стоге сена. Полет проходил по строгому
четкому графику. Он неустанно тренировался перед полетом, пока не
почувствовал себя так же уверенно, как опытный боксер перед выходом на ринг.
И все же это был его космический дебют.
Выполняя напряженную программу полета, проводя научные эксперименты,
докладывая строго по графику на наземные станции, разбросанные по всему
земному шару, упиваясь красотой неба и огромного мира внизу, он, разумеется,
вполне мог что-нибудь упустить. Правда, он верил в себя. Но прошлые ошибки и
многолетний опыт научили его никогда не зазнаваться.
Надо все вспомнить. Но - не спеша! Любая поспешная попытка обнаружить
ошибку, если такая действительно совершена, только собьет с правильного
пути. Нужно успокоиться, расслабиться, освободиться от напряжения,
навалившегося на него и мешавшего сосредоточиться. Только полная
объективность! Отделаться от леденящего сознания неизбежной близости
рокового конца. Отдохнуть. Хоть на несколько минут выбросить из головы этот
проклятый вопрос. Пусть ненадолго, но поставить себя мысленно вне событий, а
затем неторопливо вернуться к реальности, полностью владея всеми своими
мыслями и чувствами.
Он закрыл глаза, забыв, что летит над огромным миром. Его тело слегка
покачивалось над креслом. Он был зажат между герметичными переборками,
гудящей аппаратурой, пультом управления. Но в этом ограниченном пространстве
ничто не мешало ему свободно плавать в невесомости.
Он отдался на волю мыслей, медленно, неторопливо скользивших от одного
воспоминания к другому, извлекавших из памяти самое дорогое...

ГЛАВА III

Он жил в Хантингтоне, на северном берегу Лонг-Айленда, и добираться
оттуда до аэродрома Рузвельт-Филд на попутных лучше всего было ранним утром.
Тридцать километров - немалый конец, если идти пешком, и он усвоил, что
выходить надо пораньше. Когда солнце еще только поднимается над горизонтом,
дороги почти пустынны. Бензин в те дни был нормированный, легковые машины на
дорогах попадались редко, зато грузовиков было полно. Ранним утром шоферы
охотно брали улыбающегося подростка, который останавливал машины поднятым
кверху большим пальцем - жестом, освященным десятилетиями. Тотчас
раздавалось громкое шипенье воздушных тормозов, весело визжала резина, и
машина замедляла ход. Он радостно бежал вдоль обочины и прыгал в кабину
огромного тягача с широкими потертыми кожаными сиденьями.