"Александр Хургин. Комета Лоренца (сборник)" - читать интересную книгу автора

пустыря вокруг дома Петровича, они взяли машину в широкое кольцо,
пробежались так немного и остановились. Машина остановилась тоже. Собаки
лениво расселись вокруг, а некоторые из них разлеглись. Марья выключила
мотор и вышла наружу. Дверь за собой она захлопнула. Собаки осмотрели ее,
принюхались издали и успокоились окончательно, признав чужую девку своей. А
тут и Петрович вышел из дому и стал смотреть на нежданную гостью.
- Это ваши собаки? - спросила у него Марья, поздоровавшись.
- Да кто их знает, - сказал Петрович. - Наверно, мои.
- Что значит "наверно"?
Петрович подумал и сказал:
- А то и значит. Приходят животные, живут, уходят. Чьи они? Неизвестно
и не имеет значения.
Марья сказала "а, в этом смысле?" И сказала "ну, всего вам хорошего".
После чего села за руль, развернулась и осторожно, чтоб на кого-нибудь не
наехать, повела машину к городу.
- Как вас зовут? - крикнула она, высунувшись из окна и обернувшись.
- Меня? - сказал Петрович. - Меня - Петрович. Николай.
Собачья стая проводила Марью с полкилометра и вернулась к Петровичу. И
на всем пути, до самого "Ясеня", встречались Марье собаки. Они трусили по
обочинам дороги в сторону жилища Петровича, возвращаясь откуда-то или, может
быть, откуда-то убегая. Петрович же весь вечер думал о приезжавшей сегодня
девке. И даже не о ней самой, а о каких-то связанных с нею пустяках.
Например, о том, что такой маленькой и неуклюжей машинки он никогда и нигде
не видел, и о том, что собаки все-таки умные твари и что, наверно, она
просто спутала дорогу, а значит, больше сюда не приедет. Ну, и о том, что не
хотел бы он сделать ей укол, Петрович думал. И думал, что все это как-то
странно, раз ей укол он не согласился бы сделать ни за что, а всем другим
сделал бы не моргнув с удовольствием.
Хорошо, что знал об этих своих мыслях и помыслах только он сам,
Петрович, и хорошо, что со стороны ничего такого по нему заметно не было -
человек как человек - таких среди нас миллионы. И эти миллионы тоже что-то
обязательно думают и скрывают в своих головах, и по ним тоже ничего не
заметно и, глядя на них, тоже ничего нельзя установить. А если было бы
можно, люди только и делали, что таращились друг на друга, пугаясь и
удивляясь человеческой сущности и, наверно, они шарахались бы друг от друга,
во всяком случае, от Петровича точно шарахались бы и убегали куда глаза
глядят, как от какого-нибудь монстра.
Когда настал день пенсионного возраста, Петрович все бросил и ушел
домой. Ушел пешком, так как велосипед его давным-давно рассыпался. Ушел он
без удовольствия и без радости - что никому больше не надо делать уколов, -
а просто ушел, потому что получил свободу и возможность уйти. Но как только
он оказался дома, наедине с собой и своей свободой, к нему приехала из
города скучная старуха, которая приезжала не реже, чем раз в полгода,
приехала и сказала "вот, Мурка опять погуляла". А Петрович ей сказал "я на
пенсии". Тогда старуха попробовала надуть губы. Но они не надулись, будучи
высушенными ее старостью вместе со всем лицом и телом. И она сказала "и я на
пенсии, мне ходить тяжело если с грузом". Петрович промолчал, чтобы не
сказать чего-нибудь плохого. Он даже не подумал об этой старухе того, что
думал обо всех людях всегда. Он отвернулся от нее и ушел в дом. А когда
вышел через час или, может, через два часа, увидел на деревянном крыльце