"Александр Хургин. Комета Лоренца (сборник)" - читать интересную книгу автора

предусматривает и не предполагает изначально. На улице служебной лестницы
нет. Впрочем, никаких перспектив мне и не требуется. И что с ними делать -
если бы они у меня были или появились вдруг, неожиданно - я не знаю. Я знаю
только, что никаких "вдруг" терпеть не могу. Не люблю я все эти "вдруг". В
книжках, и то их не переношу. Как прочту что-нибудь вроде "и вдруг дверь
распахнулась", так больше эту книгу в руки уже не беру. Закрываю ее и
засовываю подальше, с глаз, как говорится, долой и вон. Делаю я это потому,
что ничего хорошего вдруг обычно не случается. Вдруг всегда происходят
какие-нибудь скучные гадости. И от того, что происходят они неожиданно -
только еще хуже. Ты себе живешь, возможно даже, расслабился и размяк на
косых лучах зимнего вялого солнца, и настроение у тебя умиротворенное, и
глаза прищурены, и желудок отягощен двумя пирожками с картошкой - а тут
вдруг ураган или какие-нибудь менты, или налоговая инспекция, или просто
бандиты мелкого уличного калибра. И все твое настроение - как рукой снимет,
и от пирожков возникнет изжога, и подумаешь ты сгоряча "чтоб вы уже все
передохли" - искренне, от души, никому, конечно, этого не желая. Даже ментам
и бандитам.
А поделать с этим что-либо или что-либо изменить вряд ли получится и
удастся. Ни в настоящем, ни в будущем, ни тебе, ни кому другому. Улица, она
улица и есть. И раз уж ты кормишься на ее просторах, будь добр и готов
чем-то за это платить. Бесплатно кормят только убогих и старых, и больных.
Да и то не чаще двух раз в году и, конечно, такой кормежке от души не
позавидуешь. Поэтому старые люди - те, которые еще могут и в силах, тоже
стремятся заработать денег себе, а иногда и детям своим, и внукам. Как это
делает, скажем, Аарон Моисеевич. Он в нашем сквере взвешивает людей при
помощи напольных весов своей внучки и зарабатывает на этой нехитрой операции
некоторые живые деньги. Он очень старый, Аарон Моисеевич. Когда он появился
у нас в сквере с весами под мышкой, между ним и шаржистом Мишей сразу же
состоялся разговор:
- Аарон Моисеевич, сколько вам лет? - спросил шаржист Миша.
- Лет. Я знаю, сколько мне лет! - ответил Аарон Моисеевич. - Во всяком
случае в погроме 1919-го года я принимал участие.
- Вы принимали участие в погроме?
- Да. Но с другой стороны.
- С какой стороны?
- С другой. И что вам непонятно? Громили не мы. Громили нас.
- Так это называется участвовать в погроме?
- А как это называется - не участвовать?
Да, так вот Аарон Моисеевич в какой-то степени кормит семью. Не свою.
Своей у него давно нет. Он кормит семью внучки и семью правнучки
параллельно. И еще регулярно подает нищему Жене, у которого не работают ноги
и который проживает в подъезде со своей возлюбленной Наташей и постоянно,
днями и ночами, пишет ей стихи про любовь.
Моя уличная кормежка тоже незавидная, несбалансированная и склоняющая к
режиму жесткой экономии. Но к нему довольно быстро привыкаешь, как
привыкаешь к любому неизбежному режиму, режиму, от которого некуда деться.
Ты к нему скорее не привыкаешь даже, а с ним примиряешься,
приспосабливаешься жить в диктуемых им - режимом - условиях. Например, я
никогда не солю воду, если варю картошку. Я солю картошку непосредственно.
Ведь солить воду, которую выливаешь в раковину - неэкономично и в общем