"Александр Хургин. Комета Лоренца (сборник)" - читать интересную книгу автора

тем как сесть в свой троллейбус или автобус, покупают чебуреки или сосиски с
булкой, или отбивную на квадратном куске серого хлеба. Покупают,
останавливаются под стенами домов и, торопясь, съедают, пачкая пальцы и рот.
А потом уже едут по своим домам и другим жилищам. Наверно, им просто некому
приготовить полноценный горячий ужин. Наверно, у них нет жен или матерей. А
может быть, у них нет жилищ.
Я на улице тоже покупаю кое-какую еду. Перекусываю вместо обеда из трех
блюд. Но никогда не беру ничего с мясом. Ни пирожков, ни чебуреков, ни
беляшей, ни котлет. Мало ли из кого они сделаны и приготовлены. Лица у
теток, которые продают их с криками и приставаниями, и руганью такие, что от
них можно ожидать самых неожиданных вещей и поступков не совместимых ни с
чем. Да и в газетах у нас описывали один случай возгорания жилого помещения
вблизи центрального рынка. В нем как раз семья жила, пирожки жарившая на
продажу. И, видно, у них посудина с кипящим маслом на огонь выплеснулась.
Дом сгорел, и жильцы его, будучи в вечном состоянии подпития, тоже сгорели
заживо, а потом пожарные составили протокол - что в подвале сгоревшего и
обрушившегося дома обнаружено большое число костей мелких домашних животных.
Я тогда, помню, сказал - туда им, сволочам, и дорога. Искренне сказал.
От души. Потому что таким людям не место в жизни и если они уж рождаются,
чем раньше их убить, тем лучше. И для них лучше. И для окружающего их мира.
То есть убивать, конечно, никого нельзя и не надо. Такие и сами долго не
живут. Они обязательно сгорают, заболевают, спиваются или убивают друг друга
кухонными ножами из-за какого-нибудь пустяка или слова. В самом лучшем
случае, они садятся и сидят помногу лет. Причем на них навешивают чужие
какие-нибудь дела и преступления и за какую-нибудь пьяную кражу дают такой
срок, что хватило бы на троих им подобных правонарушителей. Выглядит это
вопиюще и несправедливо с точки зрения человеческого закона, но, видимо,
здесь вмешиваются другая справедливость и другой закон - те, которые от нас
не зависят, зато мы зависим от них. Может, это излишне громко и пафосно
звучит. Но так оно и есть.
И может быть, я тоже по какой-нибудь независимой от меня справедливости
простаиваю свои дни на улице, донашивая, между прочим, тот костюм, который
отказывался носить, работая в вузе советских времен. Не скажу, что в любую
погоду я выхожу и стою на улице - в дождь, снег и ветер ничего выстоять
невозможно, стой хоть на коленях, хоть на голове. Никто ничего в таких
погодных условиях не покупает, - но невзирая на время года и значит,
несмотря на температуру окружающей среды, стою на своем посту как штык, без
чувств и ощущений. Или нет, не совсем без ощущений. Одно более или менее
сильное чувство я все же испытываю: я стою и торжественно ощущаю нехватку
любви к себе. Как извне, так и изнутри. И, возможно, мне определено такое
легкое поучительное наказание - за то, что не напрягся в нужный критический
момент, не мобилизовал всего себя без остатка, не рыл носом землю и не стал
тем, кем было положено и кем мог я, наверное, стать. Не напрасно же мне
крупно повезло, когда я ушел из строительного вуза по причине нелюбви к
костюму и галстуку. Или все же напрасно?
Именно тогда, под воздействием свалившихся на нас сумасшедших свобод,
были напечатаны мои так называемые рассказы и повести, которые я писал
неясно как и почему, и неизвестно для кого и чего. Во всяком случае, я писал
их не для того, чтобы печатать, да еще в лучших журналах города-героя Москвы
- тогдашней нашей столицы - миллионными тиражами. Возникало у меня время от