"Александр Хургин. Сквер" - читать интересную книгу автора

чем раньше их убить, тем лучше. И для них лучше. И для окружающего их мира.
То есть убивать, конечно, никого нельзя и не надо. Такие и сами долго не
живут. Они обязательно сгорают, заболевают, спиваются или убивают друг друга
кухонными ножами из-за какого-нибудь пустяка или слова. В самом лучшем
случае, они садятся и сидят по многу лет. Причем на них навешивают чужие
какие-нибудь дела и преступления и за какую-нибудь пьяную кражу дают такой
срок, что хватило бы на троих им подобных правонарушителей. Выглядит это
вопиюще и несправедливо с точки зрения человеческого закона, но, видимо,
здесь вмешиваются другая справедливость и другой закон- те, которые от нас
не зависят, зато мы зависим от них. Может, это излишне громко и пафосно
звучит. Но так оно и есть.
И может быть, я тоже по какой-нибудь не зависимой от меня
справедливости простаиваю свои дни на улице, донашивая, между прочим, тот
костюм, который отказывался носить, работая в вузе советских времен. Не
скажу, что в любую погоду я выхожу и стою на улице - в дождь, снег и ветер
ничего выстоять невозможно, стой хоть на коленях, хоть на голове. Никто
ничего в таких погодных условиях не покупает, - но, невзирая на время года
и, значит, несмотря на температуру окружающей среды, стою на своем посту как
штык, без чувств и ощущений. Или нет, не совсем без ощущений. Одно более или
менее сильное чувство я все же испытываю: я стою и торжественно ощущаю
нехватку любви к себе.
Как извне, так и изнутри. И, возможно, мне определено такое легкое
поучительное наказание - за то, что не напрягся в нужный критический момент,
не мобилизовал всего себя без остатка, не рыл носом землю и не стал тем, кем
было положено и кем мог я, наверное, стать. Не напрасно же мне крупно
повезло, когда я ушел из строительного вуза по причине нелюбви к костюму и
галстуку.
Или все же напрасно?
Именно тогда, под воздействием свалившихся на нас сумасшедших свобод,
были напечатаны мои так называемые рассказы и повести, которые я писал
неясно как и почему, и неизвестно для кого и чего. Во всяком случае, я писал
их не для того, чтобы печатать, да еще в лучших журналах города-героя
Москвы - тогдашней нашей столицы - миллионными тиражами. Возникало у меня
время от времени такое желание - авторучкой что-то писать, и я писал ею, что
писалось само собой, втайне, без свидетелей, удовлетворяя свое желание,
казавшееся мне, кстати, почти физиологическим и почти постыдным. Потом
желание ослабевало и исчезало, и я ничего не писал до следующего внезапного
приступа.
А тут, значит, все вместе обрушилось на мою голову. И безграничные
общественные свободы, и уход с работы, и конец зарплаты соответственно. Вот
я и отправил сдуру написанное по почте. В смутной и слабой надежде
заработать денег. Для начала - маленькую порцию в журнал "Огонек" -
прожектор перестройки.
Решив - отправлять так отправлять, а не мелочиться.
Напечатали всю мою заказную бандероль через три недели после того, как
получили. При этом назвали меня - ни больше ни меньше
- учеником Зощенко, Бабеля и Платонова. Скорей всего - от неожиданности
моего появления и щедрости душевной. И за два с небольшим года я опубликовал
все, что написал от нечего делать лет за пятнадцать, плюс к этому съездил на
фестиваль новой русской литературы в Берлин, повещал из Москвы через Мюнхен