"Лео Киачели. Гвади Бигва " - читать интересную книгу автора

удивлением взглянула на хозяйку: "Это же наш Гвади! Неужели ты не узнала?"
Гвади на всякий случай отступил подальше. Однако снисходительное
поведение Мурии придало ему мужества. Он вытянул вперед руки, замахал ими в
знак протеста.
- Брось, Мариам! Если веришь мне хоть чуточку, не думай этого...
И завел обычную песню: доктор-де вызвал впрыснуть лекарство, только
ради этого и собрался он в город. Нельзя не пойти, совсем селезенка
замучила, не избежать ему, видно, злосчастной судьбы покойного отца...
Он обратил ее внимание на свой вздувшийся живот. Отвернул полу бурки и
показал место, куда доктор должен впрыснуть лекарство: вон тут оно, совсем
посинело. И никто его, Гвади, не жалеет... Гвади всхлипнул, слезы полились
из глаз. А после доктора, по пути домой, он, и верно, хотел заглянуть на
базар...
Гвади оборвал свою речь, живо засунул руку в карман, вынул палочки,
перебрал их, назвав при этом всех своих детей в порядке старшинства. На этот
раз не забыл и Бардгунию. Горестно вздыхая и охая, стал объяснять соседке,
почему он вынужден во что бы то ни стало продать проклятого козленка. Гвади
убеждал ее - и она поверила, - что, пока товарищи соберутся на работу, он
успеет покончить в городе со всеми своими делами и вовремя вернется в
колхоз. Потому-то и поднялся спозаранку, до города ведь рукой подать.
Почувствовав, что слова его произвели впечатление и Мариам несколько
смягчилась, Гвади попытался до конца завоевать ее сердце. На лице его
появилось выражение крайней озабоченности: он засуетился, завертелся
волчком, словно в поисках чего-то, кинулся к плетню, пошарил руками, отломал
довольно длинную палочку и снова очутился возле Мариам. С умильной ужимкой
протянул ей палочку.
- А ну-ка, позови, чириме, твою Цацунию. Без отца ведь она тоже сирота.
Уважь меня хоть разок, Мариам... Дай сердце потешить. Ты ведь вроде как мать
моим птенчикам. И вымоешь и причешешь благодатной своей рукой, а тебе от
меня никакой радости. Добро бы мы с тобой в родстве были, а то даже не
родные... Поистине, я в долгу перед дочуркой твоей. Куплю ей чувяки - за
сирот моих, все не так совестно будет. Ведь она - не кто другой, как она, -
вырастила этого хвостатого разбойника... Так вот, чириме, ты уж меня не
задерживай, позови, снимем мерку.
Слова Гвади были исполнены такой искренности, такого пламенного
чувства, что раздражение Мариам иссякло без остатка. Даже слезы навернулись
на глаза. Каким же надо обладать жестокосердием, чтобы не растрогаться и не
пожалеть Гвади! Сколько благородства и благодарности таится в сердце этого
хворого, почти убогого человека! Отец пяти сирот, сам голый и босой, а
думает о том, что подарить, чем порадовать дочку Мариам!
И Мариам выслушала все это так, словно Гвади уже выполнил свое
намерение и ей остается только поблагодарить его. Нет, Цацунии не нужны
чувяки: у Мариам трудодней втрое больше, чем у Гвади. Цацуния у нее
одна-единственная, не то что у Гвади, ему-то ведь пять ртов кормить
приходится.
Она еще раз побранила Гвади, но в голосе ее на этот раз послышалась
ласка. Пора ему о себе подумать, нельзя же так в самом деле... Ходит
грязный, оборванный, врагам на радость, колхоз позорит. Товарищи хотят,
чтобы он обстроился, готовы помочь ему. Есть в колхозе работники почище
Гвади, им отказано в строительных материалах, а он в сторону нос воротит, от