"Дина Калиновская. О, суббота! (Повесть, ж."Дружба Народов" 1980 N 8)" - читать интересную книгу автора

ненужным присутствием мужа.
Саул Исаакович испытывал ревность к собственному дому.
- Перестань наконец вылизывать! - выбрасывал он флаг бессмысленного
протеста, когда назревал момент ухода.
Ревекка отшвыривала от лица долетевшие до нее слова.
- Иди, иди! Тебя не касается!
Ужасный жест, Саул Исаакович зажмуривался от оскорбления. Он надевал
фуражку, если было лето, и еще пальто, если холодное время года, и уходил
к сестре, чтобы услышать от нее обязательное при их встречах ядовитое.
- Ну, как там твоя ненормальная? - говорила сестра. То есть онa
говорила по-еврейски: - Ну, как там твоя цидрейте?
Саул Исаакович сразу успокаивался от этих беспощадных слов.
Ну, конечно, еще и оттого, что, когда его оскорбили дома, он пришел к
родной сестре, а не на трамвайную остановку, куда убегал, пока Маня
служила и по утрам ее не бывало дома.
- А!.. - слабо отмахивался он, что означало: Ревекка есть Ревекка.
И, не раздеваясь, не снимая фуражки, не вытаскивая даже рук из
карманов, всем своим видом показывая, что пришел только на минутку, только
затем, чтобы узнать, как она тут поживает, садился на стул посредине
комнаты. Не разговаривали. Маня прибирала, он смотрел. Иногда думал о том,
что амариллис, растение, названное именем пастушки, возлюбленной царя
Соломона, как объяснила Маня, отсаживая им луковицу, у них растет лучше,
чем у нее, что дубовый сервант, купленный одновременно с Маниным перед
войной, у них выглядит новее, или о том, что никто в городе, и Маня в том
числе, не может сравниться с Ревеккой в искусстве застилать постель.
- Ну, что скажешь, братик?
- А что сказать?
Он молча сидел, пока не наступала минута, когда Ревекке нужно было
вытряхнуть во дворе коврики. Вот она, знал он, унесла на кухню посуду
после завтрака, вот поставила на столик. Вот сняла с веревки стиравшиеся
каждый день тряпки, вот энергичной походкой отправилась обратно в комнату
и первым делом полила амариллис. Мокрой тряпочкой протерла подоконник,
другой тряпкой клеенку на столе, третьей, фланелевой, мягонькой, приемник,
телевизор и сервант. Теперь главное - по особой системе стелет кровать,
так, что пикейное, она называла "марселевое", покрывало, грохоча от
крахмала, ложится без намека на неровность, с высоконаучной точностью.
Далее стол накрывается скатертью, на нее ставится ваза из голубого стекла,
и вот тогда Саул Исаакович вставал.
- Уже? - спрашивала Маня.
- Пойду,- отвечал он и делал озабоченное лицо.
- Завтра придешь?-спрашивала она, зная, что придет обязательно.
- Будет видно,-отвечал он, тоже зная, что придет обязательно. Он
торопился и без промаха входил в ту самую секунду, когда Ревекка ногой
выталкивала коврики в переднюю.
- А, нагулялся! - и неприятно смеялась, словно, пока он ходил, узнала
про него нечто позорное. - А ну, вытряси ковры!
От ее смеха все равно хотелось куда-нибудь провалиться, и он хватал
куски бывшего шерстяного одеяла, обшитые по краям атласной лентой, и тащил
их во двор трясти.
Потом бывало так. Он больше никуда не ходил, а садился к приемнику