"Анатолий Ким. Стена (Повесть невидимок) [H]" - читать интересную книгу автора

мужчинами, здесь, в этой комнате, с этим новым мужчиной, словно обрело
огненное сияние.
Она летала, путешествовала с закрытыми глазами, вскинув руки над головою, и
зарево сияния нарастало - все выше и светлее. В какой-то миг появлялось
предощущение того, что сейчас-то все и завершится, нежностью все и
разрешится, - но враждебное мужское вторжение нежданно обрело в этот раз
иное значение. Он смог приблизиться вплотную к стене, этот воин чуждого
племени, и мягко, мощно тронул ее, толкнул и погладил рукою - в живой стене
обнаружились тайные створы, они встрепенулись и пропустили сквозь себя его
сильную нежность. Если бы Анна узнала раньше, что такое бывает, что руки,
тело мужчины не давят, не душат, не мародерствуют в чужом покоренном теле,
но приподнимают трепещущее сердце куда-то к самым звездам, от которых и
исходит сияние, - если бы знала она такое, то никогда бы не постыдилась всех
доселе познанных ею мужчин и не называла бы себя втайне шлюхой. То, что
узнала она этой ночью от тихо спавшего рядом невидимого мужчины, освобождало
Анну от всех прежних тягот и вин, - ни одной вины за нею не было.
Оказывается, есть некая высокая мера отношений человека с человеком, и она
прекрасна. Не только лгут друг другу люди - но способны и отдать один
другому невероятное чудесное сокровище.
Но все же трудно было, почти невозможно, Анне самой поверить в истинность ее
ночного открытия - днем увидела только то, что обычно можно увидеть глазами,
и заспанный Валентин не ощутил в отношении себя никаких последствий ее
чудесного прозрения. И других, соответствующих новой глубине постижения,
способов выражения любви не нашлось у нас - ничего более, чем те же
ласкающие объятия, умелые поцелуи и совместная постель.
Впрочем, на Валентина вся эта любовная обыденщина и рутина не подействовали
угнетающе, - ибо во всем, что было, в сущности, тем же самым, что и раньше,
он теперь ощутил неведомую острейшую новизну. Даже вид неприглядной
холостяцкой берлоги приятеля и запахи, исходящие от чужой постели с несвежим
бельем, не отталкивали Валентина, но как-то болезненно и властно его
очаровывали, вызывая в нем не испытанные доселе состояния измененного
сознания. Раньше он непременно посчитал бы, что только человек сумасшедший,
а не человек разумный, способен испытать при виде горки скомканных
разноцветных тряпок, очевидно наспех сброшенного прямо посреди комнаты,
стоптанного с ног на пол женского белья, - испытать спазм высочайшего
катарсиса, перехватывающего дыхание. И вдруг ощутить на лице влагу
собственных, неизвестно в какое мгновение пролитых слез.
Ненормальность происшедшего с ним не требовала особых доказательств. Но
необъяснимое чувство к этой женщине было настолько сильным и превосходящим
все разумное в нем, что Валентин без единой минуты колебания совершил со
своей жизнью то, о чем он никогда, до самых последних дней своих, не сожалел
и в чем не раскаивался. Только один раз, при переезде к Анне в городок на
берегу реки Гусь, когда по пути он попросил ее заехать на М-ское кладбище,
чтобы навестить могилу матери, Валентин на минуту почувствовал какое-то
неизмеримое, бескрайнее отчаяние на сердце. Но это переживание никакого
отношения не имело ни к могиле матери, ни к стоявшей рядом с ним Анне.
Скорее всего, оно касалось не настоящего положения вещей - но или
незапамятного прошлого, или еще не осуществившегося грозного будущего.
По прибытии в городок мы первое время были совершенно одни, Анна свою дочь
отправила к бабушке с дедушкой, родителям ее отца, дом стоял на высоком