"Анатолий Ким. Стена (Повесть невидимок) [H]" - читать интересную книгу автора

оказалось не под силу.
- У меня было в точности так же. И стена поэтому... Теперь-то ты понимаешь?
- Да, Анна... Но что же тогда получается? Мы были прокляты, выходит? Или,
точнее: обречены?
- Выходит, миленький. Обречены во всех мирах, куда ни попадем, быть
одинокими. Прокляты на том, чтобы желать навеки быть вдвоем, но никогда не
суметь достигнуть этого.
- За что, Аня? И кто нас проклял?
- Не знаю. Да и не наше это дело - пытаться узнать.
- Почему?
- Потому что все равно не узнаем. Почему все звезды существуют поодиночке,
можешь мне ответить?
- Могу. Если звезды сойдутся слишком близко, то они столкнутся и уничтожат
друг друга.
- Нет, я о другом. Не о том, столкнутся или нет, об этом и я знаю, что
столкнутся. Но я о том, почему такой закон - чтобы каждой звезде
существовать только в одиночку?
- И все же, Аня, среди людей бывали такие встречи, когда двое становились,
как один. При такой встрече как бы рождалось новое существо.
- Это не мы ли с тобою?
- Хотя бы и мы. А что, не так?
- Так. Так. Только не забудь, милый, что нас-то давно уже нет. Никто на
свете нас не видит и не слышит. Мы если и существуем, то неизвестно где - и
каждый только для себя.
- Анна! Анна! Но ведь я слышу тебя! Говорю с тобой!
- И я тебя слышу, Валентин.
- Слава Богу, что хотя бы так...
- Слава Богу.
Но когда-то мы могли не только слышать - могли видеть, трогать, чувствовать
друг друга, обнимать, брать за руку один другого, спать рядом в одной
постели, вместе просыпаться утром, молча и сосредоточенно завтракать за
широким некрашеным столом, на котором стоял дымившийся из носика паром
зеленый чайник. В плетеной корзиночке лежали вповалку небольшие свежайшие
огурцы, на вострых макушках которых еще торчал младенческий желтый вихорок
усохшего цветка.
В окно широкой веранды виднелось вдали, над загорелым плечом Анны, над
садовой курчавой зеленью, летящее вместе с хлопчатыми облаками небо, под
которым оставался на месте, никуда не двигаясь, купол храма с маленьким
крестом. Валентин всматривался поверх обнаженного плеча Анны в движущееся
дальнее небо, в устойчивый темный крест, в крошечных голубей, круживших
возле него, - случайный пространственный коридор взгляда подвел внимание
невидимки к созерцанию крохотного фрагмента картины, который и в своей
малости был столь же прекрасен и содержателен, как и вся неохватная,
недоступная взору картина дня.
Анна, сидя за столом спиною к окну, могла видеть только лицо Валентина, его
замершие дымчатые глаза, но в этом лице и в этих глазах она наблюдала
отраженный свет той же картины с безупречно выбранным содержанием и
совершенно исполненной живописью. И Анна открыла - и вся озарилась, зажглась
этим открытием, и в ту же минуту высказала Валентину: человеческое лицо не
тем красиво, какой нос на нем и какие глаза и губы, но тем, насколько оно